Токио. Отражение. |
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Токио. Отражение. » Наши воспоминания » Три дня
Я люблю запах кофе по утрам, снег, красивые истории и опавшие листья.
А еще я люблю тебя.
Только теперь это совсем неважно (с)
Тайм-лайн: почти месяц до текущих событий игры. 24 Октября.
Место: Мюнхен. Квартира Шульдиха.
Время суток: раннее утро. Около семи-восьми часов.
Содержание: после пяти лет порознь, Кроуфорд внезапно срывается из Японии на три дня, чтобы навестить своего бывшего Бойца.
Отредактировано Brad Сrаwford (2011-02-22 18:04:42)
Утро встретило его каким-то навязчивым грохотом. Грохот звучал беспрерывно, разливаясь трелью дрели по стене. Так ему, по крайней мере, казалось, когда лежа на своей постели (именно "на", а не "в", очевидно вчера его не хватила на то, чтобы укрыться) утром после того, что было в пятницу, Шульдих прятал голову под подушку, стараясь абстрагироваться от окружающей действительности и продолжить спать дальше.
Грохот не прекращался. Медленно, очень медленно в голове немца ползли идеи на тему того, кто это мог быть. Грохотом был упрямый стук в дверь (звонок в квартиру рыжему снесли, наверное, месяц назад, и без него он как-то не страдал). "Ну и какая зараза?!" - мысль в голове была почти риторической. Отношения Шульдих не поддерживал, все знакомые прекрасно знали, что в субботу он отсыпается, с работы до понедельника его никто не потревожит, малочисленная родня сошлась на том, чтобы не трогать его на его же территории ("творческие люди они такие, нервные, возбудимые и чрезмерно охраняющие своё личное пространство")… и в итоге список самоубийц становился очень маленьким.
К нему могла прийти и в очередной раз напомнить о квартплате хозяйка ("бл*, давно надо было выкупить квартиру!"), но последний раз расплатившись глубоко вперед, Шульдих думал избавиться от этого если не раз и навсегда, то хотя бы на длительный срок. "Стукачом" вполне мог оказаться почтальон или разгневанные вчерашним шумом соседи, но рыжий установил в своей квартире настолько сильную звукоизоляцию, насколько это в принципе возможно, так что... Грохот повторился, окончательно смиряя рыжего со своей откровенно неважнецкой судьбой. Собрав свой кости с кровати Шульдих опустил ноги на пол, пытаясь хотя бы смутно припомнить, что было вчера.
Пять лет назад ему было нужно что-то полюбить, и он полюбил эту квартиру искренне, нежно и отчаянно, вцепившись в неё, как в последнюю надежду на выживание. Всё тут было выбрано лично им, лично для себя. Даже ремонт тут чуть менее чем пять лет назад Шульдих сделал сам. Мараясь в краске, проливая её пол, что-то где-то косо наклеивая, он нанял работников только после того, как образ квартиры более-менее уложился в его голове.
Большая студия лишь визуально разделенная на несколько зон была выкрашена в тот глубокий серый цвет, который буквально гасил освещение. Несколько прожекторов, заменяющих обыкновенные лампы, изможденный жизнью кожаный диван, огромный телевизор, стены, украшенные черно-белыми фотографиями с знаменитых фестивалей, награждений, модельных шествий вперемешку с его фотографиями с знакомыми, друзьями, семьей и... с работы. Старой работы. Всё это он. Ядерно-оранжевая кухня, красная ванная и огромная постель с (да-да!) не менее огромный зеркалом висящим прямехонько над ней - это тоже он. Он был здесь везде - в огромной музыкальной установке, в легкой тюли на окнах, закрываемой плотными "экранами" (при большом желании в квартире можно было смотреть фильмы с проектора), в шторках из каменных бусинок ("никак не могу запомнить её название"), отделяющих от гостиной спальню и кухню и в едва вмещающейся ванной.
Проведя рукой по лицу, рыжий быстро осмотрелся. Ничего особенно глобального, судя по всему, в пятницу не произошло, квартира выглядела вполне сносно и, не считая в угол сдвинутого дивана, почти также, как всегда. Мусорное ведро наверняка забито до предела, но, похоже, перед тем как рухнуть в постель, Шульдих умудрился помыться, убраться (а вот это зря... где теперь найти свои вещи?) и даже побриться. "Опаньки какие хорошие рефлексы".
- Да иду я, иду! - буркнул себе под нос рыжий, наконец, поднимаясь и втискиваясь в ближайшие джинсы, и босиком (туфли он так и не нашел) пошёл ко входу. Кричать не было смысла из-за звукоизоляции, искать что-нибудь ещё безнадежно (пусть пялятся, если охота), учитывая, что за это время "стукач" может просто-напросто свалить, а Шульдиху ну очень сильно хотелось посмотреть в лицо тому добродетелю, который решил заглянуть к нему с утречка пораньше. - Это кто ещё у нас такой добренький?! – фыркнул немец открывая дверь… И застыл, прекращая дышать. И вместе с ним, как казалось, застыл весь мир.
одет: джинсы на голое тело
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны
Отредактировано Schuldig (2011-02-22 17:44:28)
Его самолет заходил на посадку в Мюнхене. Механически-вежливый голос из динамика говорил тщательно заученные фразы. «Пристегните Ремни», «Самолет совершил посадку в городе Мюнхен, температура за бортом…», «С вами была авиакомпания …», и прочее. Пассажиры, в большинстве своем, уже устремились к выходу, толкаясь и толпясь в дверях, а он все сидел, вертя в руках недопитый стакан с виски и силился понять, что именно он здесь делает. Вернее, что он здесь делает он знал со стопроцентной вероятностью, но вот причины… Кроуфорд прикрыл глаза, и не дожидаясь пока подойдет стюардесса, для того чтобы поинтересоваться все ли в порядке, зло отставил почти нетронутый стакан и направился к выходу из самолета. Багажа у него с собой практически не было. Оракул всегда был сторонником той теории, что все необходимое можно купить на месте. В аэропорту он долго не задержался, а сразу поймав такси и назвав адрес (при этом даже умудрившись правильно произнести название улицы), занялся столь излюбленным занятием как самокопание. Все началось неделю назад, когда к нему приставили новую секретаршу. Девушка была прекрасно вышколена, имела отличную фигуру и не отличалась излишним темпераментом. И у нее были длинные, огненно рыжие волосы. Идеально прокрашенные, словно струящаяся по спине река пламени. Эти волосы своди его с ума. А дальше как дурной сон – случайно бросаемы фразы вызывали чувство дежа вю, он нашел старый, давным-давно потерянный галстук, удивительно аляпистый (как будто Шульдих мог подарить какой-то другой). На глаза попалась издевательская открытка, которую он получил на свой прошлый день рождения от немца. И прочее, прочее, прочее… Все это сложилось в один огромный, острый ком в горле – он хотел видеть рыжего. Немедленно. Увидеть собственными глазами, и даже не через веб-камеру. Не покидало чувство странного беспокойства, выливающееся в мигрени, бессонницу, и повышенную нервозность, от которой страдал в первую очередь весь младший персонал его департамента. Он бы с удовольствием убил кого-нибудь, если бы это помогло избавиться от этого зудящего чувства. Сигареты не помогали, алкоголь тоже. Спустя неделю он сдался. Поднял все связи и контакты, узнавая нынешний адрес немца, его телефон, место работы, состояние здоровья – все, до чего только можно было дотянуться, задействовав государственные социальные сети. Адрес рыжего не изменился. Тогда Кроуфорд свернул все дела и купил билет на первый же попавшийся рейс до Германии. О том, что трое суток он будет отсутствовать, Брэд сообщил уже из салона самолета.
Чужой город, что мелькал за окном был несомненно очень красив, но лихорадочно прокручивающему в голове варианты встречи Кроуфорду было не до этого. Сегодня была суббота, и если рыжий не изменил своим привычкам, он проспит до обеда. Но, а вдруг… «Вдруг» было слабостью, которую Оракул отмел сразу, с порога, не давая мысли укрепиться. Даже если у Шульдиха есть дела невероятн6ой срочности, даже если Вселенная в опасности, грядет наводнение или разразилась третья мировая, рыжая сволочь будет сладко спать.
Дом нашелся не сразу, но достаточно легко. Кроуфорд долго простоял у парадной, рассматривая старое здание из красного кирпича, уютно спрятавшееся в проулке между двумя крупными магистралями. Настолько уютно, что казалось вырванным из одного пласта реальности и перенесенным в другой. Зато стало понятно, почему Шульдих выбрал именно его. До пятого этажа ведет такая длинная лестница… По ней американец поднимался медленно, как на эшафот. В горле пересохло, а все нервы казались натянутыми до предела – еще, еще немного... И столько шансов остановится, и если не вернуться в аэропорт, то хотя бы позвонить, предупреждая. Нет. Так не пойдет. На нужную дверь Кроуфорд смотрит так же отстраненно, как если бы это была дверь в его офис. Вот только за ней не гладко-отполированный стол со стопками бумаг и документов, а его персональный ад. И он уже занес руку для стука.
Вообще, он стучал достаточно громко. Ответа не последовало. Можно было разворачиваться, ехать обратно в аэропорт… Вместо этого Кроуфорд с такой злостью заколотил в дверь, словно собрался ее сломать. Ну уж нет, он не для того тащился через пол земного шара, кидал все дела, сходил с ума последнюю неделю. Не для того, чтобы поцеловать замок и уехать обратно. Рыжему просто некуда деваться, он точно дрыхнет. Бессовестно дрыхнет, и наверняка даже не подумал раздеться…
Дверь раскрылась, выпуская в серость раннего утра первый солнечный свет, недовольный голос с такими знакомыми интонациями и рыжего немца. Он был дома, он сладко спал, и только встал с постели, и он был практически не одет. А еще смотрел на него так, словно увидел приведение. Огромные глаза – чуть припухшие веки, покрасневший белок. Пять лет он не видел их так близко. Пять лет не чувствовал этого чуть пряного запаха кожи, наверняка еще теплой, не успевшей остыть после сна… Именно в такие минуты, когда необходимо сказать хоть что-то, но язык присох к гортани и, с становится необходимым вбитый в самую подкорку сознания самоконтроль.
- Доброе утро, Шульдих, - он зашел без приглашения, ставя кейс на пол возле двери, - Давно не виделись.
____________________________________
Одет: Очки в тонкой металлической оправе - прямоугольные стекла с чуть скругленными краями. Деловой костюм двойка цвета "марроканская ночь" - сверху черное классическое пальто из твида с английским воротником под пояс, серый шарф из тонкой шерсти. Бледно-лиловая рубашка из хлопка с вискозной нитью. Темно-синий галстук из шелка; рисунок - тонкие частые полоски белого, алого и сиреневого цвета. Закреплен булавкой из платины с анаграммой. Черные туфли с острым носом.
С собой: Коммуникатор, небольшой кейс с документами и необходимыми мелочами, сигареты.
Состояние: чувство беспокойства пополам с легким раздражением? Сердцебиение учащенное.
Его всегда удивляло, почему знаменитая пи*делка отказывалась работать именно в такие моменты. Были мысли. Много мыслей, начиная с той, что его наконец захватил какой-нибудь вид бреда и увел в одни ему известные дали, сладкие дали, где по кисельным берегам плещутся молочные реки. "Фу, мерзость какая", - слегка сморщился Шульдих и, опуская взгляд, отступил под напором Его присутствия. Одного взгляда на американца, долгого жадного взгляда хватило на то, чтобы заметить всё - Брэд похудел, появились новые морщинки, углубляя агрессивное выражение лица, на висках новой прически появились седые волоски.
Если это и был бред, то очень реалистичный. До него до боли хотелось докоснуться, но как раз этого рыжий тщательно старался избегать.
- Да, давно, - пробормотал Шульдих, прерывая поток мыслей, который явно заводил его не туда. Тот Брэд которого он знал, не придёт к нему, потому что соскучился. То, что американец сейчас на пороге, говорило только о том, что у него здесь какие-то дела. Этот взгляд ничего не означал. "Ничего из того, на что тебе хотелось бы надеяться", - подумал Шульдих, тут же чувствуя какую-то неловкость за свой вид, за свою квартиру, за себя самого со своими глупыми и наивными мыслями. Захотелось скрыться и спрятаться. Ещё больше, чем броситься с открытыми негодованиями. "Какого хрена "доброе утро"?! Ты думаешь можно просто так ввалиться ко мне в жизнь и снова там похозяйничать?!" - в душе пошевелилась такая злость, от которой перехватило дыхание, но вслух он выдавил только:
- Проходи. - За последние пять лет английским немец пользовался редко, поэтому говорить получалось с трудом и лёгким акцентом. "Паскуда", - злость развернулась к Брэду задницей и набросилась на Шульдиха за подхалимство в то время, как рыжий по привычке озирался по квартире на предмет того, что могло не понравиться Кроуфорду. "Дело дрянь", - решил он, чувствуя как кожа наливается краской. Прошло пять лет, а тупорылые рефлексы никуда не делись. Пять лет и жизнь снова катится к черту, а он только и рад стуку колёс.
Рубашка, которую он накинул на себя, нашлась не сразу, но вроде бы принадлежала ему, а по дороге он обнаружил пачку сигарет. Выбрал себе одну и прикурил. Присутствие Брэда итак было похоже на слишком сильную затяжку, так что хуже не будет.
- Кофе? - вот так вот просто выдыхая и не оборачиваясь, словно бы день был самым обыкновенным. Таким как сотни до него. Он под любым предлогом хотел сбежать от него, не проникаться от его присутствия, не сходить с ума, но не дошёл до кухни, разворачиваясь и глядя на приехавшего американца упрямо-любопытным взглядом. - Зачем ты здесь, Брэд?
одет: джинсы на голое тело, расстегнутая рубашка
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны
Люди обычно очень наивны. Они сами придумывают цели, сами их воплощают, они сами загоняют себя в самопридуманные рамки и сами стараются выполнить самопоставленные условия. Они стараются, из кожи вон лезут, а все для чего? Лишь для удовлетворения своих желаний. И все же люди наивны. Потому что искренне верят в то, что смогут выполнить эти самопоставленные условия. Он тоже невероятно наивен. Потому что считал, что будет достаточно всего лишь увидеть что с немцем все в порядке, что он стал самостоятельным человеком, что не подсел снова на наркоту и не пошел на панель, что... У Шульдиха чуть дрожали губы. Под глазами легкие синяки. Не спал ночью? Устает? Ввязался в проблемы? О боже, о чем он думает... Цепкий взгляд Оракула прошелся по квартире, до этого знакомой только по фотографиям, которые присылал Шульдих хвастаясь проведенным ремонтом. От него не укрылся беспорядок (хотя в отношении привычного хаоса, что устраивал вокруг себя рыжий, в квартире было практически стерильно), разворошенная постель с разбросанными вокруг вещами. Возникло странное чувство, которое Кроуфорд с удивлением определил как облегчение. Если подумать (а вернее признаться) он действительно боялся, что может застать немца с кем-то. И тогда... тогда предсказать исход встречи он бы не взялся. Скорее всего, окончилось бы реанимацией. Потому что в присутствии рыжей сволочи ему совершенно отказывала вся его хваленая выдержка и хладнокровие. Потому что он оказался слишком наивен. Потому что от одного взгляда на стекающие ручьем по бледной коже огненные волосы у него отключался мозг. Шульдих, Шульдих... Заломанные руки и синяки на коже, непристойные жесты, всегда откровенно зазывающая улыбка, застывшая в глазах боль. Рыжий что-то говорил, но Брэд его не слушал, заворожено глядя на то, как тот поворачивается, знакомой танцующей походкой идет, натягивает рубашку - это похоже на стриптиз наоборот. Брэд смотрит на то, как поднимается и опускается от дыхания грудь, как обтягиваются кожей ребра и движутся под ней мышцы, на приоткрытые губы, на румянец на щеках, который выглядит настолько похабно, что это выбивает из колеи. Он думал, что за пять лет проведенных друг от друга на огромном расстоянии ему не захочется от Шульдиха ничего, кроме кофе? Это было очень наивно. Он и сейчас хотел его до одури.
- Спасибо, за приглашение. Черный, как обычно, ты же знаешь, - язык не слушается, да он и пропустил большую часть того что сказал рыжий. Даже не большую часть - засмотревшись, он совершенно не слушал, что говорил ему Шульдих. В голове отложилось только слово "кофе" и то, как Шульдих прикуривает сигарету. Небрежно снять плащ и пиджак, проходя следом, бросить их на диван мимоходом подивившись его размерам. Яркие пятна интерьера, что обычно бы вызвали приступ головной боли, напротив, помогли немного отвлечься и сконцентрироваться. Кроуфорд в упор смотрел на какую-то причудливую свечку в не менее причудливом подсвечнике так, словно там были написаны курсы акций на неделю вперед.
- Шульдих, я в Германии на трое суток. Ничего, если останусь у тебя? - о чем же он с ним говорил? Явно не о том, какая сегодня погода. Непривычный запах табака будоражил обоняние. Немец опять сменил сигареты. В который же раз? Кроуфорд раздраженно потер переносицу под очками, и поднял взгляд на рыжего. Что это за странное выражение лица? Американец чуть прищурился и машинально, не думая, протянул руку, убирая за ухо рыжую прядь. Улыбнулся, - Твои космы стали еще длиннее. На одном шампуне разоришься, - старая шутка. Пальцы запутались в волосах, не слушаясь владельца, не желая убираться. Сердце стучало где-то в горле, а Кроуфорд все смотрел, смотрел и смотрел... Рыжий был самой большой ошибкой в его жизни. Но эта была та ошибка, не сделав которую люди жалеют потом всю свою жизнь. Кроуфорд не жалел. Потому что в отличие от большинства не был наивен. Он прекрасно знал, переступая порог этой квартиры, да даже раньше - еще только садясь в самолет, - зачем хочет увидеть Шульдиха.
____________________________________
Одет: Очки в тонкой металлической оправе - прямоугольные стекла с чуть скругленными краями. Деловой костюм двойка цвета "марроканская ночь" - пиджак снят. Бледно-лиловая рубашка из хлопка с вискозной нитью. Темно-синий галстук из шелка; рисунок - тонкие частые полоски белого, алого и сиреневого цвета. Закреплен булавкой из платины с анаграммой. Черные туфли с острым носом.
С собой: Коммуникатор, сигареты.
Состояние: Чувство беспокойства пополам с легким раздражением. Сердцебиение учащенное.
одет: джинсы на голое тело, расстегнутая рубашка
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны
____________________________________
Одет: Очки в тонкой металлической оправе - прямоугольные стекла с чуть скругленными краями. Деловой костюм двойка цвета "марроканская ночь" - пиджак снят. Бледно-лиловая рубашка из хлопка с вискозной нитью расстегнута и выправленна из брюк. Темно-синий галстук из шелка; рисунок - тонкие частые полоски белого, алого и сиреневого цвета - распущен. Черные туфли с острым носом.
Состояние: Чувство беспокойства пополам с легким раздражением. Сердцебиение учащенное.
Отредактировано Brad Сrаwford (2011-12-03 12:42:56)
одет: джинсы на голое тело
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны
____________________________________
Одет: Брюки цвета "марроканская ночь". Черные туфли с острым носом.
Состояние: Очки сняты, волосы растрепанны. Сердцебиение учащенное.
Отредактировано Brad Сrаwford (2011-12-03 12:43:22)
одет: джинсы на голое тело
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны
____________________________________
Одет: Брюки цвета "марроканская ночь". Черные туфли с острым носом.
Состояние: Очки сняты, волосы растрепанны. Сердцебиение учащенное.
Отредактировано Brad Сrаwford (2011-12-03 12:43:51)
одет: джинсы на голое тело, расстегнутая рубашка
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны, глаза шалые, лихорадочный румянец на щеках
____________________________________
Одет: Брюки цвета "марроканская ночь". Черные туфли с острым носом.
Состояние: Очки сняты, волосы растрепанны. Сердцебиение учащенное.
Отредактировано Brad Сrаwford (2011-12-03 12:44:23)
одет: джинсы на голое тело
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны, глаза шалые, лихорадочный румянец на щеках
Одет: Брюки цвета "марроканская ночь". Черные туфли с острым носом.
Состояние: Очки сняты, волосы растрепанны. Сердцебиение учащенное, дыхание неровное.
Мораль проста: выблевывайте прошлое, когда жить настоящим становится совсем уж невмоготу, и кое-что из блевотины покажется вам деликатесом. (с)
Он садится рядом на диван, слизывая с губ теплый и солоноватый привкус, отдающий его личным безумием с желтыми глазами. Облокотившись на спинку дивана и задрав голову, Шульдих рассматривает потолок, прислушиваясь к выравнивающемуся дыханию своего одновременно неожиданного и такого долгожданного гостя. От одного этого сердце рыжего щемит какая-то нежность, а в паху шевелится пока ещё не разгоревшееся во всю желание. Шульдих прикрыл глаза, ловя волну остаточного наслаждения и что-то смутно напоминающее счастье.
- Три дня, значит. – Много это или мало? Со своими талантами он вполне мог утянуть Кроуфорда в постель, благо тот был совсем не настроен против секса, и не отпускать, как минимум, ближайшие сутки, но остался бы он после этого доволен? Рыжий не знал. Ему хотелось большего, но он был смятен, растерян и боялся отчаянья, которое, несомненно, наступит, стоит только Кроуфорду перешагнуть порог этой квартиры, чтобы сесть в поджидающее его у подъезда такси, которое отвезет американца в аэропорт. Чёрное, снедающее душу отчаянье, напоминающее Шульдиху дуло пистолета - можно сколько угодно смотреть в него, можно к этому даже привыкнуть, но всё равно знаешь, что рано или поздно оно принесет смерть.
“Замечательная идея. Мечта эмо-боя”, - он улыбнулся, бросив на Кроуфорда косой взгляд. Растрепанный американец с лихорадочным румянцем на щеках был всё ещё рядом. К нему легко можно было прикоснуться, огладив по щеке и притянув для поцелуя. Наверное, это могло бы даже перерасти во что-то большее, что-то больше напоминающее секс, а не, пусть и приятную, но хаотичную попытку снять накопившееся напряжение. - Даже не знаю, много это за пять лет или мало, - собственные слова кажутся какими-то наигранными, а голос незнакомым - более резким, уверенным, взрослым. Пяти лет достаточно, чтобы повзрослеть и вырасти? Их достаточно, чтобы полностью забыть, вычеркнуть из памяти, вырвать и сжечь нечто очень и очень важное? Этого Шульдих тоже не знал. Он не мог с точностью сказать, что это за чувство, от которого тепло внутри, из-за которого щемит сердце и хочется умереть на месте, но ему было хорошо.
- Рад тебя видеть, Брэд, - запоздало, насмешливо, но искренне проговорил рыжий и, глубоко вздохнув, поднялся с такой заманчивой поверхности дивана, по ходу дела поправляя и застегивая приспущенные джинсы. Хотелось курить. Навязчивая привычка была чем-то жизнеутверждающим, возвращающим к реальности и Шульдих ей подался, по пути пройдя на кухню и включив кофеварку. Наверное, ему нужно было время. Совсем немного времени, необходимого, чтобы выкурить сигарету, сварить обещанный кофе и решить, чего он хочет. Всего несколько минут его нормального утра, той реальности, к которой всё ещё предстоит вернуться после того, как неожиданный week-end кончится.
- Я, конечно, могу продолжить в том же темпе, - произнёс Шульдих, ногой пододвигая к дивану небольшой столик, на который тут же сгрудил чашку кофе для Брэда и пепельницу для себя. Его кофеварка была рассчитана всего на одного человека. Люди, которые бывали у него дома, как правило, не оставались на чашечку кофе. - И, откровенно говоря, собираюсь это сделать. Но может ты хотел поговорить? А то я тебя прервал едва ли на полуслове.
одет: джинсы на голое тело
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны, глаза шалые, лихорадочный румянец на щеках
Сцена напоминала ему дешевую мелодраму. Или какой-то плохонький бульварный роман для женщин далеко за тридцать, но все еще по-девичьи верящих в романтику и любовь до гробовой доски после одного случайного секса. Кроуфорд слегка поморщился возникшим литературным ассоциациям, и поймав себя на том что за сегодняшний день это уже второе сравнение связанное с кинематографом и сферой общественного развлечения, слегка улыбнулся. От порно с наркотиками к драме и романтики? Интересный сюжетный поворот, но он бы не пошел на такой фильм.
Шевелится было откровенно лень - сытая усталость превращала суставы в нечто мягкое и подозрительно похожее на пластилин, а рядом, так же как и он приходя в себя, сидел Шульдих. Удивительно тихий, кстати. Брэд повернул голову и почти уткнулся носом в жизнерадостную рыжую гриву. Рассеянно проследив взглядом как яркие пряди перетекают с плеч на обнаженную грудь, он встретился с немцем взглядом, с неприятным удивлением подмечая незамеченные до этого перемены - в интонации, поведении... Радовало хоть то, что былая язвительность немец не потерял. Потому как услышь сейчас американец что-то в стиле женского романа, то пересмотрел бы свое решение провести с рыжим эти дни.
- А ты сделай перерасчет, - предложил Оракул, приподняв бровь и улыбаясь, потягиваясь. Мышцы ответили усталой истомой и приятно ныли. Ну надо же... - С учетом преодоленного расстояния и того, что пять лет назад продолжать наши отношения я не собирался.
Поставив точку в глупом желании повернуться на бок и обнять немца, Кроуфорд оторвался от нагретой кожаной поверхности вслед за Шульдихом и поднялся, приводя одежду в порядок. Если с брюками все было довольно просто, то куда он бросил рубашку, пришлось вспоминать. Застегивать ее он не стал, просто набросив сверху. С очками было еще сложнее... А вспоминать, куда же он их дел, оказалось неожиданно сложно. Любое напоминание о торопливых руках на своей спине и спутанных волосах, оборачивалось сухостью во рту, а тянущее чувство в паху и вовсе было трудно с чем-то спутать. И это после того, что только что было! Такого с ним не было лет с пятнадцать. Кроуфорд мрачно перевернул еще одну подушку, и не обнаружив очки и под ней, раздраженно сел на диван, пытаясь сконцентрироваться и придумать наименее пошлую формулировку тому, что он собирался озвучить немцу. Признаваться с самого порога в великих и трогательных чувствах он не собирался. Хотя бы потому что был не уверен в наличии этих самых чувств. И еще потому, что это похоже на самоубийство. Кроуфорд почти видел, как самодовольно ухмыляется рыжая сволочь - доставлять Шульдиху подобную радость он не собирался, и уж тем более не стал бы раскрывать свои слабые места.
Кроуфорд поднял с пола сброшенный во время их кувыркания плащ и нашарил в нем сигареты и зажигалку. С первой затяжкой в голове немного прояснилось. А еще впервые за долгое время он задумался о том, что же чувствует глядя на него сам Шульдих? Ошибиться в бросаемых на него взглядах было невозможно, до и сам рыжий никогда не скрывал. Ни своего влечения, ни своих чувств. Даже сейчас... А ведь он ничего не сделал даже, если только взгляд можно считать намеком или предложением... Кроуфорд закашлялся, неудачно затянувшись, и поднял взгляд на подошедшего немца. Поблагодарил за кофе, но так и не притронулся к чашке, потушив в пепельнице сигарету. Дольше тянуть, гадать и строить предположения не имело смысла. Все равно рыжий обязательно сделает что-то такое, что не будет вписываться ни в одну из просчитанных и проигранных им картин. Тем более, что немец сам идет на контакт. Отказываться от такого чуда Кроуфорд не собирался.
- А тебе, наверное, хочется знать причину моего приезда? - без очков было немного непривычно. Брэд прищурился и зачесал назад рассыпавшуюся челку, - Если скажу, что и правда хотел тебя увидеть - поверишь?
Одет: Брюки цвета "марроканская ночь". Черные туфли с острым носом.
Состояние: Очки сняты, волосы растрепанны. Сердцебиение учащенное, дыхание неровное.
Я не порекомендую секс, наркотики и безумие каждому,
но в моем случае они всегда работали отлично.©
К горлу подступила тошнота. Неожиданная и резкая. Тошнота заполняла его, как дым комнату, струилась вместе с ним к верху, выбивая воздух, мешая дыханию. Сидеть рядом с Брэдом, просто находиться с ним в одной комнате, чувствовать его тепло, видеть его вещи, слышать его голос оказалось на удивление тяжело. Естественно, тепло и привычно, но тяжело. Он по-прежнему, несмотря на все эти годы, всё ещё его любил.
- Мне должно стать легче? - быстрый взгляд в сторону Кроуфорда, мгновенно ухватывающий резкие черты лица, сохранившие следы недавнего секса, расстегнутую рубашкe, дающую превосходный обзор, глаза... - Что ты, - Шульдих отвернулся, нагнувшись к краю живота, выуживая и не глядя протягивая Кроуфорду спрятанные там очки. Ему не хотелось лишний раз смотреть на него, не хотелось запоминать и воспринимать их встречу всерьез, не хотелось, чтобы потом в этой комнате - его комнате, созданную им с такой любовью для себя - осталось что-то от Брэда помимо одной-двух фотографий в рамки. - Каждая встреча с тобой как манна небесная. Но за последние пять лет я почти уверился, что небесное не должно встречаться с земным, - довольно зло огрызнулся Шульдих и тут же сморщился, как от головной боли. Ссориться было привычно, но этого не хотелось. Не сейчас, когда в теле всё ещё живы остатки наслаждения, а Кроуфорд преодолел полмира, чтобы увидеть его по-настоящему, не в экране своего компьютера, не с квартиры в Токио, а рядом. Это должно льстить. - У меня нет причин тебе не верить, Брэд, - примирительно произнёс Шульдих, пересаживаясь с теплого дивана, уже впитавшего в себя запах американца, на стол. Он всё ещё не смотрел на него, но давал ему возможность рассмотреть себя. - Ты не врал мне. Никогда не врал, - хотя иногда эту ложь очень хотелось услышать. Любую приятную ложь, обещающую будущее. Он уже не был маленьким, но всё ещё хотел поверить в сказку, где мечты сбывались, любовь становилась взаимной, а гомофобы меняли свои взгляды.
- Ты хотел меня увидеть, ты увидел. Я живой и даже не наркоман. Рассмотреть мои руки у тебя возможность была, но при желании я могу показать их ещё раз, - с усмешкой в голосе проговорил Шульдих, наконец, глядя прямо в желтые глаза Брэда. Тема наркотиков возникала между ними довольно часто, хотя и уступала теме его похождений. Другой вопрос, что он старался не возвращаться к этому. И у него это даже получилось, несмотря на то, что пять лет назад идея впасть в бессознательный угар, чтобы забыться в нём, казалась очень заманчивой. Даже заманчивей пятничных вечеринок, семейных ужинов с бабушкой и дедушкой и спокойной холостяцкой жизни, потому что всё это всё равно напоминало о том, что он одинок. - Дальше что? Будет трахаться все эти три дня в моей квартире или у тебя есть ещё какие-то планы?
одет: джинсы на голое тело
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны, глаза шалые, лихорадочный румянец на щеках
Бытует мнение, что люди с возрастом меняются. Внешне - однозначно. Ведь от старения никто не застрахован, а сколько бы не делалось пластики, сколько бы не вводился под кожу ботекс - время назад не вернешь, и седина закрашенная краской, все равно останется сединой. В остальном же... Большинство как было идиотами, так ими и остается. Или и вовсе глупеют. Американец нервно взъерошил волосы и снова их пригладил. Возникшее неприятное чувство того, что сидящий рядом с ним человек уже не тот Шульдих, которого он знал пропало, стоило только немцу открыть рот. Привычной язвительной манере рыжего вести беседу на неприятную ему тему, Кроуфорд только улыбнулся. Он примерно представлял в каком состояние сейчас пребывает рыжий - все же при отъезде в Японию он обошелся с ним не самым лучшим образом. Привезти его в Германию и вручить ошалевшим от счастья видеть внука живым, родственникам было отличной идеей. Точнее - это был самый лучший из вариантов, который он просчитал. По крайней мере в нем, Шульдих не заканчивал жизнь самоубийством. Зато получал возможность узнать, что такое семья и пересмотреть свое отношение к нему. То, во что начинали постепенно перерастать их отношения, Кроуфорда откровенно пугало. С пришествием времени собственная работа в Японии начинала отдавать бегством, и им на самом деле и была. Вот только, как выяснилось, на крайние меры он пошел слишком поздно. Американец поморщился.
Находится на расстояние одно метра им было строго противопоказано. Потому что от вида того, как наклоняется голова Шульдиха к его животу, как льются через плечи огненные пряди, от горячего дыхания на секунду ожегшего кожу, мысли разом приобрели другое направление. Что можно сейчас отложить в сторону напряженный и неприятный разговор, который будет слишком уж отдавать выяснением отношений, а не беседой двух хороших знакомых после долгой разлуки, провести ладонью по этой худой спине, запустить руки в теплый водопад волос, развернуть к себе и прижаться губами к губам, заставляя смотреть в глаза...
- Шульдих... - грубость неприятно задела, взгляд в пол раздражал. Рыжий упрямо не смотрел на него, и Кроуфорд понимал почему, но это не мешало ему злится на чертового немца, который сейчас наверняка в своей пустой голове строит невероятные объяснения, накручивается, паникует или еще что-нибудь, о чем он не узнает. Потому что рыжая зараза будет молчать до тех пор, пока не сорвется, а доводить до этого он не собирался. - Не надо, хорошо?
Он хотел поговорить нормально и очень надеялся, что это у них получится. Повертев в руках возвращенные очки, он положил их на стол, где расположился Шульдих. Рассматривая рыжего, Кроуфорд поймал мысль о том, что тот смотрится удивительно органично в окружающей обстановке. Даже более - несуразная квартира не раздражала его, а воспринималась естественно, и даже уютно. Тереть внезапно нахлынувшее умиротворение не хотелось. Брэд взял рыжего за руку и потянул на себя, отвечая на прямой взгляд. По позвоночнику пробежалась волна мурашек и встала комом где-то в горле. Чувство было премерзким - Кроуфорд попытался сглотнуть, но во рту было сухо.
- Я приехал не для того, чтобы узнать подсел ли ты снова на дурь или нет, - хватка пальцев на запястье была совершенно не нежной. Если бы рыжий надумал вдруг отобрать руку, то сделал бы себе больно. Потому что позволять Шульдиху сбежать от готовящегося разговора он не собирался, - У меня к тебе другой разговор и о таких вещах принято говорить друг другу в лицо, а не по телефону. Выслушаешь? Или тебе больше хочется сексу? - в желаниях они были равны, вот только он всегда был способен их контролировать, а Шульдиха вело. Взгляд наткнулся на россыпь бледных веснушек на ключице - идея провести все три дня в постели тут же показалась очень привлекательной, а видение изгибающегося и заламывающего руки над головой Шульдиха отогналось очень нелегко, - Лично я предпочел бы сначала поговорить.
Одет: Брюки цвета "марроканская ночь", бледно-лиловая рубашка из хлопка с вискозной нитью расстегнута и выправленна из брюк. Черные туфли с острым носом.
Состояние: Сонная истома. Сухость во рту. Очки сняты, волосы растрепанны.
Seks, Drags and Rock-n-Roll
Наверное, Брэд был прав - Шульдих мазохист, получающий удовольствие от собственной боли. Как иначе объяснить то, что ему всё ещё приятно быть с Кроуфордом. Несмотря на едва ли не болезненную хватку. Пусть даже несколько часов. Пусть за неприятным разговором. Но он рад. Губы сами собой растягиваются в улыбке, а по телу томными волнами проходит возбуждающее "мало". По сути своей, Шульдих очень предсказуем и прост.
- Хорошо, - он подавляет себя, как подавлял всегда в его присутствии. Слишком яркий, слишком шумный, слишком привлекающий внимание. Это удобно где-нибудь на вечеринке и сильно мешает в жизни. Особенно, если тебе около восемнадцати и вся твоя жизнь легко вкладывается в три слова. Всего три слова описывали всё - каждое утро, каждый день, каждый вечер. Всего три слова делали его жизнь. Возможно, он сам виноват, что выбрал именно эти три слова, но тогда рядом не было никого, кто бы показал ему другие, а теперь, в конечном итоге, уже мало что изменишь.
Прошлое это прошлое. Можно не любить его, убегать от него, забыть его, но оно всегда с тобой останется, незримым присутствием продолжая отзываться в каждом новом году жизни. Ещё недавно столь желанное будущее так быстро становиться прошлым, что это выбивает из груди воздух, пьянит и дезориентирует. Да уж, выпить он бы не отказался. И желательно, чего-нибудь покрепче утреннего кофе, ароматно остывающего на столике.
- Что ж... от этого уже становится легче, - с лёгкой усмешкой проговорил Шульдих и оперся ногой в диван около Брэда - с одной стороны довольно доверительный жест, с другой, так проще быстро увеличить дистанцию в случае надобности. Впрочем, на увеличение дистанции, несмотря на панические позывы, рыжий не настроен. По крайней мере, пока. Что хуже - на уменьшение этой самой дистанции не был настроен, как всегда до ужаса серьезный, идеальный и собранный даже в расстёгнутой рубашке и с сальными глазами, Кроуфорд. "Как ему это удается?"
- Теперь, когда ты спросил, я начинаю задумываться, - пальцы зажатой руки нежно скользнули по запястью Кроуфорда. Рыжий не собирался мешать серьезному разговору, хотя сама идея была очень заманчивой. В конце концов, он вряд ли обещает быть приятным, раз Брэд так вцепился. - Но думаю, я вполне способен сдерживать свои порывы. Отпусти. Никуда убегать из своей квартиры я не намерен, - теперь уже нахально и с почти нескрываемым ехидством в голосе – что он в этой жизни не слышал?
- Итак, - затягиваясь наполовину дотлевшей сигаретой, Шульдих попробовал вспомнить профессиональную этику, пусть даже в данном контексте она звучала почти издевательством, - если я правильно понял, мистер Кроуфорд, вас что-то беспокоит и вы хотите об этом поговорить. Я вас слушаю.
одет: джинсы на голое тело
состояние: сонное, волосы распущены, взъерошенны, глаза шалые, лихорадочный румянец на щеках
Вы здесь » Токио. Отражение. » Наши воспоминания » Три дня
