Отредактировано Adeline Grimmer (2011-06-21 20:31:32)

Когда вместо дома - обгоревшие стены, странно, что так быстро занялось пламя, так сожрало все вокруг. Когда вместо ответа - тишина, и не у кого даже спросить, что произошло. Когда понимаешь, что там осталось что-то важное, и это не трава, это не вещи и диски - гитара, а еще жесткий диск с любимыми фильмами, с фотографиями, с музыкой. В том числе общими с ним, со Штефаном, фотографиями. Слишком много когда. Тишина становится полной. Уйти, развернувшись на пятках, жестко печатая шаг - кажется, что на асфальте могли бы остаться трещины. И хочется плакать. Соленый вкус в глотке. Или это кровь? Губы все равно прокушена.
Губа закушена до боли, губы все искусаны, покрыты кровавой коркой. Не кричать. Тяжелая, тянущая пустота под грудиной, где-то в районе диафрагмы или чуть выше, тянущая туда, где он. И алкоголь помогает все меньше и меньше. И дозы его становятся больше, как и не самых легальных веществ. Дым табачный воздух выел, комната - глава в крученыховском аде...
Ада.
Ад. Локальное чувство беды. Тоска. Гребаная связь, прожирающая дыры внутри, будто впопыхах выпила флакончик нечаянно затесавшейся среди лекарств кислоты. Или проглотила горячий уголь. Говорят, был в Древнем Риме такой способ самоубийства. Самоубийство? Не дождется. В какие-то моменты кажется, что натянутая на разрыв пружина истончилась настолько, что ее перебить одним пальцем можно, расшатывать ее упорно, пытаясь вырваться из власти этой пустоты, этой боли по тому, кто нахрен не сдался.
Не сдался? Белый больничный потолок. Почему стены красят этой мерзкой белой краской? От нее режет глаза. И тошнит. Очень хочется пить, а в желудок словно набили детских кубиков, которые пребольно впиваются углами и гранями. Угол. Тень, падающая на лицо, изможденное, небритое. Грань. Пружина пытается сомкнуться, но держишь, держишь ее в натяжении, надеясь, что еще чуть-чуть и все, свобода. Не зная, как кричала во сне, и никакое снотворное не помогало. Нервный срыв, истощение. Руку протянуть, роняя чертову капельницу, выдранная из вены игла оставляет брызги крови. Вскрик задушенный - рядом уже, так близко, и вцепиться в руку, ощущая, как сворачивается в клубок спираль, как в жуткую жаркую пустоту льется поток прохладной воды. От столкновения горячего и холодного образуется пар, он застилает глаза, спать, просто спать. Ты рядом.
Через боль и отвержение понимать, что привязываешься, что сложно без, а вместе тяжко, тяготит эта принадлежность, и затыкать торопливо шепот изнутри, что именно этого и хотелось. Нет, не этого. Понимания. Понимаешь? Велика цена, ведь знанья это власть... Прикасаться, убеждая себя, что не лучше других, что секс всего лишь секс, а немец просто подвернулся под руку. Как ты терпишь? Саму себя иногда хочется прибить. Хочется прикасаться губами к следам ударов, только что случившихся, заглаживая вину. Но - презрительная улыбка на губах, хлопнула дверь, ветер в лицо. Скорость. Все равно не скрыться.
Ты больше никогда не будешь одна.
Извернуться в объятиях, разворачиваясь лицом к лицу. Никогда не любила лежать вот так. Кажется, что душно и тесно, не хватает кислорода, не хватает свободы движений. Страх задохнуться. Страх не уйти. Пересилить себя, почувствовав, что так сейчас нужно. И важно. Короткий взгляд в глаза - и спрятаться на груди, чтобы не показать ничего, на дне зрачков написанного. Вздох. Тепло и уютно. Тишина мягкая. Но что-то не дает покоя, зудит. Это все так правильно, что просто нет сил принять. Куда уж без бунтарства. Куда уж без радостного желания разрушить романтический момент.
- Я есть хочу, - наигранно-жалобно протянуть, шумно сопя в попытке изобразить великую обиду.

Слова. Жизнь Пары слишком тесно связана со словами, и никуда от них не деться, от всей этой магии, от всего этого кислорода. Естественно, как дыхание. Твое дыхание на коже. Не обжигает, не холодит, просто проникает сквозь поры, согревает изнутри, разливаясь истомой по мышцам. Темнота и тишина, под прикрытыми веками разбегаются круги отголосками испытанного. Слишком чувствительное тело, сплошная эрогенная зона — было ли тебе удивительно? Когда каждое прикосновение срывает стон, тогда как в спокойном состоянии — только мелкие мурашки от щекотки. Такое наказание...
Тянуло с самого первого дня рядом, только не разобрать было за злостью, за возмущением, тянуло все сильнее и сильнее, и плевать на разницу в возрасте, плевать, что кто-то может косо посмотреть. Смотрели. Осуждающе, непонимающе, презрительно, даже с отвращением порой — а кто-то и завистливо. Нам ведь плевать. Мимолетное, сиюминутное — взять за руку, вскользь коснуться губами щеки и увернуться от ответного поцелуя, демонстративно фыркнув. Игры. Вся жизнь — игра, и в Системе тоже игра. «Все такие же игры разума, только ставки у каждого разные». И память фотография хранит.
Но это такая слабость, это так открыто и искренне, что даже страшно. Объятия. Ласки после, по оголенным нервным окончаниям, по голой душе. Никому не бывала так открыта. К хорошему быстро привыкаешь, а привыкать не надо, Связь и так сильна, и так слишком близко. Всего минуту спокойно полежав сверху, Ада сползла с мужа, уселась рядом на пятки, отфыркиваясь от растрепанных волос.
- Придется. Вставай? - вопрос с приказной интонацией, в повседневной жизни можно и покомандовать собственной Жертвой, раз уж он позволяет такие вольности. - Только ты весь вставай, а не частично.
А есть и правда хочется, хорошо еще, что желудок не возмущается такому состоянию дел. Кончиками пальцев по груди, прослеживая цветные узоры. Ну правда ведь, красиво же. Царапнуть остро заточенным ногтем сосок.
- А давай проколем? - очень уж хочется ткнуть иглой хоть в кого-нибудь, такие эстетическо-садистские замашки. - Только у меня зажимов с собой нет.
Как-то даже огорченно. Иглы-то даже есть, они мало места занимают, а вот все остальное...лишнее барахло без необходимости Штеф брать запретил. И с каких вот это пор небольшие металлические штуковины много весят? И с каких таких пор мотоциклы стали лишними?

Отредактировано Adeline Grimmer (2011-07-25 10:14:24)