Кружка жалобно звякнула о пол и разлетелась на осколки. Уже третья. Сервизы дома заканчивались с просто неимоверной скоростью, швыряться посудой было как-то легко и удобно. Мелкое крошево стекла под ногами, угроза босым ступням. В таком состоянии можно вогнать гвоздь в пятку по самую шляпку и не почувствовать боли.
Ссора - очередная, что поделать - дошла уже до того волшебного момента, когда не помнишь, из-за чего она началась, кто прав и виноват. Виноват вообще во всем немец. Всегда. Если бы не эта скотина, жизнь была бы совсем другой, не было бы идиотских букв под трусами, не было бы дебильной школы, ничего бы этого не было. Нормальная жизнь молодого нефора, благополучно спивающегося в компании себе подобных.
- Ты! - резким жестом, всплеском руки. Ткнуть пальцем обличительно, будто в квартире есть еще кто-то, на кого можно орать. Хорошо, что это отдельный дом, иначе полиция уже замучилась бы ездить по вызову соседей. - Тварь! Ублюдок! Мразь поганая!
Немецкого лексикона не хватает, Аделине переходит на родной нидерландский мат - ну конечно, для любимой Жертвы ничего не жалко. Любимой ли? Ненависть клокотала где-то в районе селезенки, ошибочно полагать, что у всех она в груди. Жжет, разрывает на куски. Хотелось вцепится Штефану в глотку недавно нарощенными клыками, порвать нахрен, чтобы истекал тут кровью. По такому случаю щиты были резко опущены, чтобы мельчайшие оттенки эмоций, чтобы все отношение к себе немец мог почувствовать. Ну или не по этой причине.
Адочка себя уже мало контролировала, случись что, потом ведь психиатрам придется подтвердить состояние аффекта. Убить! С особой жестокостью выдирать позвонки из спины, раскидывая их по мягкому ворсу ковров и посыпая сверху пеплом. Контактных линз нет. Ну же, милый, прочти по глазам. Куда тебе пойти и чем там заниматься.

Если подумать здраво, то какой вообще может быть прок во всех этих пьянках-гулянках? Головная боль и периодические подозрения, а не подцепила ли какой дряни. Радует хотя бы то, что гормональное кольцо работает исправно. А то была бы здравствуй, жопа, новый год, дорогая Жертва, я беременна, сама не знаю от кого.
Но какое может быть здраво? Отчасти, Лин еще не выросла из подросткового периода, буянила и психовала, когда ее пытались ограничивать. Ну все правильно, когда мама не пускает дите на вечеринку, кто виноват? Мама, конечно же, и совсем неважно, что дите там напоят, может, поимеют или еще чего. Хотя именно что родительница никогда ничего и не запрещала особенно. Не контролировала. Аделине никогда не ощущала на себе контроля.
Не как теперь. Жесткая удавка Связи, от которой никуда не деться, не скрыться. У нее не было ни выбора, ничего. Просто поставили перед фактом, наслаждайся, детка, ты теперь принадлежишь вот этому незнакомому мужику, он будет тебе приказывать, если пожелает, а еще тебе придется за него драться. Прелесть-то какая, умереть не встать от счастья. Единственное, что радовало, так это что повреждения доставались Жертве. Но самой тоже было больно, куда деваться.
- Заткни хайло, кобель гребаный! - голос не становится высоким, не срывается на визг, как у многих. Рычание. Бешенство. Самому, значит, можно таскать сюда левых баб, а гулять на стороне Бойцу нельзя? Нет, это не ревность. Хотя и ревность тоже. Ты моя Жертва, твою мать, моя! Злоба хлещет через край. Диссонансом слов и мыслей. - Ты мне вообще нахрен не сдался!
Самой бы разобраться, что творится внутри, словно дикие кошки драли все в лоскутья, еще и осколок впиявился в палец. Концентрация всех мыслей и эмоций - Штефан, кто же еще Негатив на негативе, синергия обид и недомолвок. И хочется крови, словно поселился внутри оголодавший вампир.
Боец не может, не должен причинять вреда Жертве, само собой. Это на уровне инстинктов, а в истерике инстинкты самосохранения вышибает напрочь. Эта немецкая рожа выводит из себя, хочется превратить ее в кровавое месиво, лишь бы не видеть, лишь бы закрылись эти глаза, которые так привлекают внимание в спокойном состоянии. Обычный кухонный нож - совершенно не приспособленное для метания оружия, у него центр тяжести совсем не там, где нужно. И сразу видно, что не долетит до цели, безбожно уйдет в сторону. Но все же, замах был такой силы, что сталь воткнулась в стену на уровне горла Штефана. В мягкое дерево ни в чем не повинной мебели, точнее.

- Я тебя не просила, сука... - почему-то не криком. Почему-то почти горько, почти безнадежно. Такая паршивая безысходность и почти беспомощность на миг, паршивое чувство, когда от тебя ничего не зависит, ты марионетка в чужих руках. Сильных, уверенных руках, делавших все это не раз и не два до тебя и не с тобой.
Вашу мать, сразу встретить Природную Пару - это как замуж девственницей выйти. Вроде все законно, вроде все правильно, да и вообще к этому стремятся - отдавать себя кому-то единственному, но сравнить-то не с чем, вспомнить нечего, не из чего выбрать. Что досталось, то и терпи. Бесит. Ничего нельзя поделать с мужем хоть развестись можно, а Боец в Паре вообще существо бесправное. Мальчик на побегушках, на поблядушках, под настроение дражайшей Жертвы. Конечно, ей со Штефаном еще повезло, если можно так сказать. Или нет. Спокойный как скала ублюдок, в кои-то веки вот сейчас психует.
А нож ушел мимо. Жаль. Глаза в глаза, долго и муторно, выплескивая нескончаемым потоком из себя вовне ненависть и горечь. Все сразу. Вовне, но в него, из пустого в порожнее. И понимая, что в ответ тебя заполняет точно такое же. Или нет. Или как будто презрение, или еще какой-то букет чувств, в которые не хочется вдумываться. Хочется станцевать джигу на чужой могилке, ах, как банально и нелепо.
- Что этот кобель меня, а?! - нехорошей такой улыбкой по губам, кривящей лицо в подобие маски. Да что он может сделать, что этот урод вообще понимает? Никому нельзя верить, никому и никогда, если даже единственный друг предает, если даже родная мать. И этот тоже. Тварь. - Да чтоб ты сдох!
Резко развернуться, выскочить за дверь, пробежавшись по битому стеклу, оставляя на полу красные пятнышки. Это такая мелочь, право, из некоторых Боев выползаешь в таком состоянии, что краше в гроб кладут...если останется что класть. От души хлопнуть дверью в ванную, щелкнуть замком. Комнатка небольшая, в ней даже не помечешься из угла в угол, это будет почти кружение на месте. Холодная вода если и приводит в чувство, то как-то не так.

Клокочущая злоба унялась, конечно, оставив место холодной, расчетливой ярости. Убить эту мразь. Это он один виноват во всем, это только его, Штефана, вина. И если бы не он, все было бы иначе. И Лин была бы счастлива, и все бы у нее было хорошо, не как сейчас, и хотелось бы жить. Хотелось бы?
Если погибает Жертва в Природной Паре, Бойцу тоже вряд ли выжить. А если Боец? В кармане джинсов всегда лежит верный нож, старенький уже но острый. Вот, на лезвии следы неоднократных заточек. Рукава у футболки короткие, даже задирать ничего не нужно. Перехатив рукоять обратным хватом, пропороть руку от локтя до запястья, глубоко, резко выдохнув воздух через нос. Больно, черт возьми, но не так, чтобы это нельзя терпеть, чтобы скулить и жаловаться. Кто же режет вены поперек, господа? Бесполезная трата времени и пафосные шрамы на коже. Вскрыть вдоль, раскурочив руку до жуткого состояния, алая жидкость так красиво смотрится на бледно-зеленом кафеле. С подогревом, мать его так.
Не самый плохой способ самоубийства. Лекарств в ванной нет, да и травиться не хочется - рвотный рефлекс хрен поборешь, сдохнуть в собственной блевотине не прельщает. Вешаться - да не на чем тут, и петлю разве что из полотенец вязать, да и морда в гробике будет синюшная, про прочие подробности умолчим.
Красиво. Пальцы левой руки сгибаются с трудом, наверное, сухожилия повредила, что неудивительно. Так что возиться с правой рукой было сложнее, порез пошел не так глубоко и ровно. А какая нахер разница? Наденете на меня кофту с длинными рукавами. Наглухо закрывшись, отгородившись по самое некуда, исполосовать и вторую руку, с некоторым трудом усесться на пол, привалившись спиной к стене. Одежда тоже уже пропитывается кровью, бурые такие мокрые пятна. И руки не слушаются, Ада еле вытащила измятую пачку сигарет из заднего кармана. Изматерилась, пока пыталась совладать с зажигалкой, шлепнувшейся на влажный и скользкий пол.
- La le lu,
Und das kleine herz friert zu,
Wenn die andren kinder fragen:
Wie viel hast du?* - тихо, под нос себе. Прокуренный голос, хриплый, таким не особо-то споешь, это у немца другой. Красивый. И Штеф тоже.
Странные мысли. И холодно что-то, черт возьми, хотя сидит возле самых труб. Закрыть глаза и хмыкнуть. Че там в книжках? Он чувствовал, как из него по капле уходит жизнь. Героиня недоделанная. Жизнь - она не по капле. Она вполне себе ровным потоком.

*Лa Лe Лу,
И маленькое сердце застывает,
Когда другие дети спрашивают:
Сколько у тебя есть?
Oomph!

Медленное тягучее время. Уже даже не больно, уже настолько онемели кисти рук, что когда сигарета догорает, даже не замечаешь, как она обжигает пальцы. А кровь течет уже тише, не таким потоком, но все равно даже и не думает останавливаться, сворачиваться. Это ведь не тонкий порез пальчика. До безумия хочется курить, словно дым, словно никотин способны заменить эритроциты, словно способны наполнить вены жидкостью. Водяной пар перевести в воду, и снова станет тело полным и живым. А еще хочется, чтобы был плеер. Помирать, так с музыкой. Кривая усмешка. Кажется, в эту фразу изначально другой смысл вкладывали.
Первая сигарета тут же промокла, фильтр пропитался кровью, которой выпачканы пальцы, которая стекает через ладонь по безотказному закону всемирного тяготения. Кое-как вытерев пальцы о джинсы, подцепить вторую, которая по неловкости падает на пол. Почти зарычав, третью вытянуть зубами, едва не перекусив. Зажигалка никак не хочет срабатывать. Кажется, что долгожданная порция дыма - глоток воды в изнуряющую жару. Странно, если так холодно, то почему так пересохли губы, почему так хочется пить? Флегматично оглядев запястье, Лине глотнула крови. Так, на пробу. Если есть клыки, то она маленький вампир, ей положено. Только горько и невкусно, к горлу тут же поступает тошнота. Кури, деточка, и не выебывайся лучше. Или просто потому, что своя? Ну все равно взять чьей-то тупо негде уже.
От удара в дверь вздрогнуть всем телом. Уже ведь успела закрыть глаза, почти уснуть, расслабленно привалившись к стене - и почти сползая в горизонтальное положение на пол. Ну и пусть ломится, дверь крепкая, он просто мешает спать. Очень хочется спать, чтобы оставили в покое и тишине. Досадливая боль ворочается в теле, напоминая о себе лишний раз. Холодно.
Кое-как упереться ладонью ему в грудь, пытаясь оттолкнуть от себя. Рука подламывается, и сил явно не хватает. Только не сжимать пальцы, только не цепляться за одежду.
Я не желаю тебя впускать -
оставь меня, дай подохнуть,
упасть в холодную вдрызг кровать
осколком немого вздоха.
Вдох. Выдох. Поднять глаза, сквозь мутную пленку прорывается новая порция ненависти, усталой и ледяной. Вдох. Горький вкус никотина, сигарету-то так и не выпустила. Выдох. У тебя аллергия, дорогой? Выдох в лицо, назло, тугим клубком раздражения.
- Отвали, - протестом. Приказам можно сопротивляться, можно. Даже если это больно, даже если кажется, что тебя сейчас выкручивает наизнанку, давит, сжимает легкие тисками. А ведь какая уже разница. Из последнего упрямства сопротивляться, не даваться во власть Жертвы. - Нахуй отсюда пошел...не отпустит он...вы все так говорите!
Сорваться на крик, закашляться, хватаясь в бесполезной попытке дышать за ворот футболки, пытаясь оттянуть его, ослабить ставшее внезапно яростным давление. Удушье. Тугая петля Приказа давит все сильнее, и кажется, что не по щитам трещины бегут - а по костям. Вот взрывается осколками ребро, расползается на фрагменты ключичная кость, крошится позвоночник. Больно. Вгрызающееся в спинной мозг сверло, насухую, с силой. Сила. Кандалы. Плен.
- Я не...нет...нет! - шарить лихорадочно по полу, нащупывая рукоять ножа, стискивая ее пальцами. Говорят, если вены под коленями вскрыть, то уже не спасти самоубийцу. А там джинсы, старенькие, правда, домашние такие...но все равно, ткань защищает плоть. Резануть кое-как, пропарывая кожу, ощущая щекотные капли, бегущие по голени. Хруст костей. Треск височной кости. Давит, не дает уснуть, забыться. - Какая же ты мразь... - шепотом сорванным. - Открыть Подсистему.
Сдаваясь. Ненавидя себя и его за это.

Поток отворяется, алыми каплями -
Что ж, c'est la vie
Ливни осенние горько оплакали
Жизнь без любви.
Одиноко, бледно, яростно. Сама по себе, сама за себя. Ни на кого не полагать, но и ни от кого не зависеть. Разом - в чужие руки, под чужое влияние, под чужую власть. Власть сладка, если ты ее источник. А не когда не слова даже - мысли полуоформленные бегут из нити в жилы, выкручивая их.
Штефан - такой себе раздражающий фактор, кривая усмешка на губах, злой блеск глаз. Ненависть. Нужда. Надежда. Три слова, все не одну букву - единое начало. Тоже на "н", кстати. Случайный, похоже, не особо желанный ребенок, без отца, почти без матери, без друзей. Без цели и смысла. Что наша жизнь - игра. Игра не по правилам, игра на нервах, игра на грани. Со смертью. Tanz in den Tod. Кровью, заливающей пол. Паркет? Мутно. Фиолетовые всполохи - то ли развернутая Подсистема, то ли просто волосы в глаза лезут. Кажется, что тело такое легкое, как перышко,и можно взлететь, только тяжелые, жадные руки держат. Хватают, тянут к земле, не дают танцевать.
Танцы у зеркала, дико, издерганно -
Взмах и поклон.
Старыми рунами, бледными, стертыми,
Мой медальон.
Пентаграмма на шее. Не символ веры, но просто символ женщины, женской силы. Прямая. Не женщина в том смысле, что не с наличием ушей связан, а просто с мышлением. Девчонка, пацанка, буйный подросток, никак не могущий вырасти из своего бунта.
- En wat dan? - с трудом разбирая чужие, колючие слова. Хотя собственная речь, родной язык ничуть не мягче. Но какого хрена они говорят на немецком? Противно. Домой, в Амстердам, снять квартиру и забыть все это, забыть голодные руки, острые лезвия. Нам до неба шаг, шаг и здравствуй...
Жертва. Коротко и ясно, но значит совсем не то, что можно подумать. Мой Мастер. Хозяин? Номинально, но все же. Маленькая хрупкая марионетка, отчаянно рвущаяся из нитей. Бежать, спотыкаться, по спирали, по кругу, возвращаться снова, в тиски, в силки, в сети. Петля твоей Связи. Безоговорочно. Верить тебе, но не доверять, не хотеть впускать, вырываться, биться, путаясь все больше.
Отпусти меня - слов белой стаей,
Отпусти меня - дней серым пеплом.
Я водой между пальцев стекаю,
Замерзая заржавленным снегом.
Ржавые пятна на коже и на одежде. Кровь. Кровь пути не сможет отыскать назад, в наши жилы не вернется вспять. Вся мокрая, липкая, красная. Страшно. Умирать не страшно, нет, страшно остаться одной, хоть и отталкиваешь от себя упрямо, скаля зубы в подобии улыбки - угрозой. Холодно. Хо-лод-но. Холод рвет на части, тянет вниз. Взлететь! Оторваться от земли, там никто не догонит.
- Koud, - почти жалобно, упреком, обидой.
И все равно тянет. Природные, предназначенные. Случайности неслучайны, случайностей вообще не бывает, есть предначертанное. Дитя Предназначения, Львенок из Цинтры. Маленькая Ласточка, так хочется быть похожей на тебя. Почему-то. Коротким прикосновением к щеке - оставить отметину кровью, почти роспись. А повторить посыл нахуй не получилось. Когда Боец теряет сознание - Система, Подсистема ли сворачивается, схлопывается, закрывается. Оставляя двоих во внешнем мире. На зеленом кафеле с подогревом, залитом кровью.

Кровь протекает резво по венам твоим как дым,
Ты старше, уже не станешь отчаянно-молодым.
Я разбиваюсь в стекла, я ухожу в запой,
Я птица слепая, знаешь, но только и ты слепой.
Тишина и темнота, мягкий бархат ночи. Или дня, или утра, или просто сумерек. Никто никуда не спешит. Все уже везде успели. Без сознания не больно, не тянет ни внутри, ни снаружи. Сильная боль лишает воли, как бы ты ее ни любил, проще сбежать от нее, раз уже наделала глупостей. Жить хочется в любом случае, даже если эта жизнь бессмысленна и пуста, не называть же смыслом алкоголь и пьяный смех. Не называть же смыслом чужого человека, ворвавшегося в жизнь, ставшего ее частью, ставшего самой жизнью. Алые пятна на белом. Красиво. Жаль, рядом нет никого с фотоаппаратом, чтобы запечатлеть. Да, извращение такое, но у всех своя эстетика. У всех своя красота. Красота в темных ее проявлениях. Где же свет? Дайте света, дайте дышать. Дышать можно только тем, кто на том конце металлической проволоки, провода, связи. Вдох-выдох, как будто забирая кислород не-из-своих легких.
Я стану твоей надеждой, а станешь ли ты моей?
Земля поглощает в чрево истерзанных сыновей,
Земля поглощает дочек, расчерченных острием.
Смыкаю на горле пальцы, и шепотом "мой, мое".
Никуда не деться, не убежать уже, не скрыться. Везде найдут и приведут. В объятия, даже если они делают больно. Все сложнее отказываться от них. Глупая маленькая девочка, попалась, муха в сетях паука. Чем сильнее бьешься в попытке освободиться, тем сильнее запутываешься. И отдаешь себя, свое естество, свои потаенные части, о которых и не догадывалась даже, не задумывалась до этого.
Не будет над нами в мире инструкции и суда,
Я кровью смываю сажу, ты знаешь, что кровь - вода.
И в танцах, красиво-грязных, сплетаются зеркала,
Я помню, вчера и завтра я все-таки умерла.
Заклинания врачуют тело, обретая силу в Связи. Плоть к плоти, кровь к крови, тонкие белые полоски шрамов, которые разгладятся до конца, не оставляя следов. Кровь пути не сможет отыскать назад, в наши жилы не вернется вспять. Расплескана по полу, оставляя пустоту в венах, слабость в теле, отчаянную нехватку кислорода. Дышать. Давать сердцу биться, выстукивая кастаньетные мотивы. О ребра, о позвоночник, о клетку.
Я помню, в твоих ладонях сердечный бушует ритм,
Багровые капли крови - под веками все горит.
Мы связаны, перебиты, как крылья у вещих птиц,
Отрава корежит тело, швыряет на землю ниц.
Врастаю в тебя шипами, и режусь о них сама,
Ты знаешь, слова и руки - надежнее, чем тюрьма.
Ни одна тьма не может быть вечной, и за ночью приходит рассвет, продирается светом сквозь шторы, которые никто не задернул, щекочет ресницы. Из забытья в сон, из сна в дрему, сквозь которую ощущаются теплые прикосновения ладоней. Холодно почему-то.
Открыв глаза, Ада тут же закрыла их снова, решив, что будет спать дальше, и ни в какую Школу ее никто не поднимет. Никакими усилиями. Ватное тело, слабость такая, будто всю ночь где-то носилась, пила. Видимо, хорошо пила, потому что ничего не вспоминается. Разве что разругалась с Жертвой. Хлопала, кажется, дверью. Видимо, в загул. Но ведь он рядом, значит - помирились? Даже можно догадаться как. Не зря же глагол "сплотиться" имеет в основании "плоть". А она слаба и подвержена грехам, ну что же поделать. Unmoralisch ведь, какой вообще может быть спрос. Старательно симулируя дыхание спящего, девушка прижалась потеснее к Штефану, намереваясь так спать и дальше.
Я сталь, и меня все тянет, как будто бы ты - магнит.
Стираешь мне мягко память, но кровь ее сохранит.

Отредактировано Adeline Grimmer (2011-07-04 11:14:43)