Она подняла голову. Красные стрелки уверенно лежали на двух. Со вздохом отставила контрабас. Тихо шуршала пластинка, мягкими снежинками рябило за окном. Послепраздничная норма упражнений выполнена, и ещё три часа для сборов, разборов, обеда и лени. Вчера она вернулась из ежегодного путешествия куда-нибудь, приуроченного ко Дню Рождению, но для всех остальных — к рождеству. Славная привычка, но, к сожалению, почти всегда сопровождаемая увольнением. И хоть она всякий раз указывала новым работодателям на это обыкновение — что ей обязателен отгул в минимум пять дней в двадцатых числах — всё равно, за редкими исключениями, её не хотели отпускать, грозясь, трясясь и брызгая слюной. Так что поиск работы в конце года тоже стал своеобразной традицией, как ежемесячная покупка пластинок, еженедельные поездки к морю в тёплые времена, и, наконец, ежедневные мечтания на балконе.
По-хозяйски ловкие движения паковали минуты в часы, раскручивая стрелки, стремительно приближая вечер, огни, холод, разговоры, суету. Она одёрнула жилет, застегнула пиджак. Пальто, варежки, вездесущий шарф, тяжеловатый портфель. «Документы на месте, ключи, деньги, мусор, ключи, рекомендации, паспорт, ключи. Вроде всё.» Скрип двери мелодично завибрировал по площадке. Минутный цокот каблуков по ступеням. Снежный воздух. Фонари. Машины. Повернувшись на пятках, девушка отправилась вперёд, к неизведанным, в рабочем плане, краям Икебукуро. Родное Синдзюку уже давно было исхоженно, равно как и Шибуя, и нужно было что-то новое, хотя бы другой маршрут, координально, с самого порога другой.
Унылость метро и тротуаров не заслуживает особого внимания, будет достаточно сказать, что около полшестого девушка выползла из-под земли и бойким шагом с хищным взглядом направилась вглубь смутно знакомого лабиринта зданий и рекламы. Цепкие глаза привычно выхватывали из броских окон и вывесок потенциально привлекательные, следуя давно выработанной системе параметров. Она атаковала несколько баров, сразу же, без лишних церемоний, спрашивая у первой попавшейся официантки, нужен ли им бармен. Два «за» против трёх. Недолгие разговоры с администрацией, обмен визитками, строгие договорённости о возможной работе. «Я Вам позвоню.» И снова охота за вывесками и официантками.
Но всё же, среди этих обычных случайных мест, где вдруг окажется неплохо, был бар, о котором ходили слухи даже в её мирном Голден Гае. Детское любопытство влекло её всё дальше и дальше, по давно известному адресу, к давно знакомому голосу, столько раз разбивавшему сонный город на миллионы колких осколков и мешавшему чтению за чашкой кофе.
Она на мгновение задержалась перед потёртыми дверьми: надо было унять то и дело просачивающееся волнение. Глубокий вдох. Сильное движение, широкий шаг. Милашка официантка под ногами:«Не подскажешь, где сидит начальство?»— небрежно поклонившись, стремительно разматывая шарф, Мура заскользила между темноватых фигур.
Через пятнадцать минут она вышла из тяжёлой двери в конце мрачного коридора. Пальто бессильно повисло на согнутой руке, обняв и успокоив неутомимый шарф. Хрупкие пальцы застегнули портфель. «Значит, Хейваджима Шизуо. Кто ж знал, что он так хорош.» Поправить платок. Немного взволнованная походка. Стойка.
— Привет,— она оставновилась напротив высоченного бармена, редко кто бывал настолько выше её.— Хейваджима Шизуо? Я Мура. Приятно познакомиться,— девушка чуть склонилась, не сводя пытливого взгляда с фиолетовых стёкол.— Я бы хотела работать здесь барменом. Начальник же сказал, что возьмёт меня, только если тебе нужна помощь: лишние деньги никто платить не любит. Что скажешь? У меня есть опыт работы, и я ничем другим не повязана, так что работать могу в любое время, и лишь с одним выходным. И не бойся отказать, я не пропаду,— Мура добродушно улыбнулась. Нелепые очки, широкие плечи. Забавно неуместные вопросы уже начали почковаться в голове, но пока самым главным, самым необходимым было просто услышать голос Шизуо: вдруг он не тот самый.

Она замерла, привычно сложив губы в вежливую улыбку, прищуря глаза. Он молчал. Поскрипывал послушный стакан. Играла музыка. Он молчал. Заговорил, лишь когда в голове засуетилось сомнение. Да, это был тот самый голос. Да. Значит не всё, что окружает этого человека, сказки. Было приятно.
— Мне разве нужна помощь?
Она, не переставая улыбаться, приподняла бровь.
— Я не знаю,— пожала плечами.— Да и ответ на этот вопрос в большей степени неизвестен и нужен мне, а не тебе, не так ли?
Ну по крайней мере её не гнали взашей, как иногда случалось. «Неплохо. Хех, если его выволочь на сцену и сунуть микрофон. Я бы пошла на его концерт. Такой голос. Хотя. До мэтров ему пока далеко, но покричать ругательства он способен. И девушки без футболок...» Она кивнула. «Просто Шизуо. Это многое упрощает.» Всё-таки «Хейваджима» сложноватый набор звуков и вполне может вызвать раздражение, а затем и ненависть при частом использовании. К тому же, Мура отвергала громозкие фамилии, слова, названия: слишком часты они были в её недолгой жизни. Зато щеголять звенящими в современной безвкусице архаизмами она любила, чем смешила или наоборот злила окружающих.
— Паспорт,— холодный факт сверху.
— Конечно,— какие проблемы? Никаких проблем. Скупой скрежет потёртого металла.— Держи,— никаких проблем. Правда?«Он же узнает моё имя. Блин. Надеюсь, ему хватит ума не обратить внимания.» Тонкая ладонь сильнее сжала ручку портфеля. Лицо на мгновение сморщилось. Вспоминались нудные одноклассники. Жуткие монотонно-тупые годы, когда каждый апрель начинался с распросов, игнора, скрытности, слухов, которые, редея, толстели перерастая к ноябрю в целые детективные истории про мафию, эмигрантов, наркотики, видео-игры, комиксы, похищения, бунты, тюрьмы и, чёрт знает, про что ещё (подростковая фантазия на редкость буйна и неукротима) с Мурой в главной роли. А ведь всё было до обидного просто, но жутко лично и секретно. Неприятные мысли.
Она подождала, неспешно разглядывая гранёное лицо, светлые блики в очках, бабочку:
— Всё в порядке?— рука потянулась за документом, чтобы проводить его к родному кожаному чреву. Немного помешкав, девушка уложила вещи на стул, всё раздумывая сесть или остаться стоять.
— Нашла. Но я бы хотела работать здесь. Я очень много слышала, но ведь этого мало — этот район, и этот бар в частности, очень интересны, даже знаковы. И ходят легенды. Да.

— И какие легенды ходят об этом месте?
Не то, чтобы она совсем не ожидала этого вопроса. Но ей всё же понадобилось несколько секунд на раздумья и формулировку первой фразы. Короткое мычание.
— Ну. Только не подумай, что я льщу, ладно? Просто я более чем уверена, что мрачная репутация этого заведения целиком и полностью проросла из сказаний о твоей свирепости, жестокости, неадекватности и силе. Не имею никаких фактов, лишь собственные умозаключения, поэтому вся моя теория может оказаться... ммм... неверной, не суди строго. Действительно, местечко не из приятных, но ведь во многом эта оценка зависит посетителей, людей, которые приходят сюда и своим присутствием создают атмосферу. А люди тут тёмненькие, мрачненькие. Значит и слухи тоже тёмненькие и мрачненькие. Мол, здесь встречаются представители разных банд, что-то обсуждают, договариваются, бушуют, но это, в основном, малозначимые люди, маломогущие, малодумающие. Осколки их изредка забредают в Голден Гай, где я их слушала, иногда и выслушивала, странно. Но это не главное. Суть в том, что по моей теории, даже такие ребята не будут собираться абы где — им нужно проверенное место без лишних ушей и глаз, иначе: какой смысл? И мы опять вернулись к твоей нашумевшей персоне. Наверняка, именно после твоего прихода, простые смертные перестали сюда заглядывать. Кому хочется сидеть под фиолетовым взглядом человека, в приступах злости спокойно швыряющего холодильники и столбы? А об этой твоей способности уже давно жужжит весь Икебукуро, да и соседние районы тоже. Так что, избавив бар от розовых парочек, туристов, зевак, бедных офисных рабочих, ты освободил место вот этим, а они и рады. А так как я ещё ни разу не слышала, чтобы ты задирался к кому-либо, распускал руки без должного повода, я считаю это место довольно безопасным. Как-то так,— она задумчиво подняла голову и покусала губу. Режущие глаза полоски на потолке над стойкой подрагивали неровными краями,— Да,— задумчивый взгляд вновь вернулся к Шизуо, чья широкая белая в малиново-бирюзовую полоску рубашка курсировала то в одну, то в другую сторону. Полосатые руки. Полосатый лёд. Полосатая бабочка. Она проморгалась.
— Официанткой?— вот кем-кем, а официанткой работать не хотелось: хватило семи лет, да и форма тут, да и вряд ли она впишется в это мило-пушистое, миниатюрно-женственное общество,— Сложный вопрос. А обязательно нужно будет носить эту одежду? Боюсь, моего размера сходу не найти. Но до утра я останусь. Да, останусь,— она улыбнулась. Как будто ей разрешили смотреть мультики всю ночь. Никогда такого не было, конечно, но забавное чувство наконец-то осуществляющейся детской мечты, которая сейчас уже даже и не мечта, осело неоновыми полосками на диафрагму. Приятно, когда тебе разрешают сделать то, что ты и так можешь сделать.
Она уселась на стул, немного поёрзала, попробовала поставить ноги, передумала, ещё поёрзала, поболтала ботинками, слегка бликующими в тусклом околопольном свете, усадила на колени портфель, проверила защёлку. Тёмное меню на чуть ли не светящемся покрытии.
— Спасибо,— кивнула и улыбнулась, глядя в непонятнокакогоцвета глаза,— А есть что-нибудь съедобное?— раскрыла и, методично изучая каждый пункт, медленно перевернула первую страницу,— Желательно не очень дорогое. Или тортики?— ещё одна страница. Знакомые названия, картинки, рецепты,— И кофе. Если эспрессо вкусный, то двойной, если не очень, то капучино. Хм,— ещё раз посмотрела на бармена. Был какой-то вопрос. Сдвинула брови, оглядела ещё раз светлые волосы, очки, рубашку, жилет. Точно,— Ты бабочку сам завязываешь? Эм. Не к месту, да?

Она с интересом наблюдала за мимикой бармена. Лёгкие, внимательные, чуть смешливые морщинки у уголков глаз, живое повествование с минимальными жестами. Она говорила и говорила, замечая, что Шизуо злится, если будет достаточно такого слова, но не совсем понимая, что именно его зацепило. Поэтому звуки всё продолжали складываться в слова, ожидая более однозначной реакции или же конца монолога, чтобы образовать соответствующий вопрос. А он всё молчал. Тугое, как воздушный шар, раздражение читалось во всём, даже в положении бабочки и едва заметном перекосе жилета. Дёргающееся в стоп-моушене лицо. Голубая вспышка. Наверное, только этот вдруг открывшийся взгляд на миг напугал её. Остальное вызывало лишь недоумение. Она не боялась больших и страшных мужчин, по крайней мере в осещённом месте; равно как не боялась выбросов негодования, к которым пришлось привыкнуть за долгую жизнь в сфере обслуживания.
Так или иначе, но Мура дождалась:
— Не хочешь ли ты сказать, чтобы я был с ними повежливее, чтобы им тут сиделось комфортно, а остальным впечатлительным — спокойней!— прошипел сквозь зубы Шизуо.
— Нет,— тут же ответила девушка, открыто глядя в его фиолетовые прямоугольные стёкла.— Я хочу сказать другое. Что именно будучи таким, как ты есть, ты сумел задать очень правильный тон. Не знаю, как остальным, но мне здесь вполне комфортно, и я знаю, что со мной в этих стенах ничего не случиться.
— Не будь такой наивной, как на мой счет, так и к реальности. Слухи и действия, которые происходят вокруг совсем не одно и тоже. Ты смела в суждениях, но совсем не знаешь жизни.
— Ты прав, что слухи и действия разнятся. И разве не лучшее ли доказательство этого факта, что я пришла сюда, желая получить место в штате? Равно, это доказывает мою не наивность и на твой счёт, и на счёт реальной жизни. Спасибо за комплимент, я всегда стараюсь быть смелой, это полезно. Но ты так же смел в суждениях: я знаю жизнь, не такую как ты, Он её задел. Мягкие морщинки сразу же улетучились после первых слов о наивности, в глубине тёмных глаз осела тяжёлая злость. Она умела держать себя в руках, умела кланяться, когда тебя попирают, умела улыбаться, когда перед лицом размахивают тарелками, умела спокойно извиняться за несуществуюшие огрехи. Умела. Научилась. И сейчас лишь взгляд да неестественно напряжённые губы выдавали её. Как он мог обвинить её в наивности? Как он посмел сделать столь радикальные выводы из пятиминутного разговора? Да какого чёрта! И при том не обосновал ни единого слова. Правда, заканчивая ответ из старательно подобранных слов, Мура по-немногу успокоилась. Если он надумает что-нибудь рассказать — будет довольно занимательно, и, может быть, в самой малой мере, поучительно.
— Шьют на заказ, снимая мерки, но думаю, что и так подберут.— выдал он после непродолжительного молчания.
— Не подберут. И ещё один вопрос: сколько мне надо будет отработать официанткой, чтобы стало ясно, могу ли я стать барменом или нет? Понимаю, сложный вопрос, но примерно ответить — месяц, два, полгода — сможешь?
Мура уловила рекомендации, перелистнула ещё одну страницу и оторвалась от меню.
— Здорово, что сам.— улыбнулась его очкам, мягко и по-детски радостно.— У меня вот никогда не получалось. Пришлось купить на липучке. Но когда-нибудь я осилю и это искусство.— его странно долгий взгляд был встречен и безболезненно поглощён.
— Мне, пожалуйста, двойной капуччино с корицей и без сахара и шоколадно-банановый торт.— улыбка прилежного посетителя на несколько мгновений застыла на лице, потом сменилась на обычную, неформально искреннюю, и вновь уткнулась в меню.

Отредактировано Mura (2012-04-23 18:46:01)

Мура мерно кивала в такт его словам. Серьёзное лицо, прищуренные глаза, усиленно удерживаемые от ухмылки губы. Она слушала и кивала, покачивала ногой. И было в этом монологе что-то знакомое, не раз слышанное. Он приблизился широкоплечей махиной, уронил тягучую тень ей на руку. Девушка повернулась.
— Если что-то умеешь — докажи поступками,— она улыбнулась его суровости.
— У тебя очки съехали,— тонкие пальцы аккуратно поднялись и выровняли оправу.— Вот так. Ну, я готова начать работать хоть сегодня, если есть такая возможность. Только вот немного подкреплюсь, с твоего позволения.
Лёгкая улыбка блуждала по лицу, весело и дружелюбно отслеживала действия бармена, осматривала заведение, уже рассевшихся в тёмных углах посетителей, девушек в фартучках и опять бармена. Приятная логичность и закономерность во всём, отпечатки повадок, желаний, потребностей определённых людей. Самовлюблённая музыка отстукивает примитивный ритм, блестят бутылки, призраками висят бокалы. А ещё сейчас и еду предоставят. Красота.
Громыхнул фарфор. Нервный поворот. Как грубо. Нахмурившись, провожает взглядом бармена до кофемашины. Дааа. У старины Кодзиро за такое отношение выперли бы. О времена, о нравы. Она тяжело вздохнула, но всё же улыбнулась молодому человеку, ставящему на стойку последнее составляющее заказа. Не дав сказать Муре ни единого благодарственного слова, он заговорил.
— Срок твоей стажировки определяю я, от меня будет зависеть решение, годна ли ты вообще на роль бармена или нет. Форма для всех одна и та же, и ты исключением из правил не станешь. Внешний вид официанток — визитная карточка Топлесс, раз ты еще не поняла, или амбиции замылили глаза, и ты кроме своего носа вообще ничего не замечаешь?!
Что? Глаза её с каждым словом про внешний вид и амбиции округлялись всё больше и больше, а к концу гневной речи нерешительно отвисла челюсть. Несколько секунд недоумения, попыток прийти в себя и закрыть рот.
— Я,— начала она тихо, но убеждённо,— Я лишь сказала, что, наверняка, имеющиеся размеры мне не подойдут. И, наверняка, придётся ушивать или шить. Вот и всё,— круглые глаза, долбанные очки. Опустив взгляд, она тихо поблагодарила, поднялась, подхватила пальто, портфель, блюдца с тортом и кофе, поняла, что на корзинку пальцев не хватит, переложила чайную ложку к торту, и, не глядя на Шизуо, прошла к дальнему углу стойки, где в обратной последовательности расставила вещи, села, и, всё ещё находясь в лёгком шоке, отпила глоток обжигающего напитка. Поразительная пустота в голове. Злобный выброс был настолько неожиданным, что она до сих пор не знала, как на него реагировать, и почему он произошёл. Неужели за эту неделю я разучилась общаться с людьми. Раньше же проблем не было. Блин. Она покусывала губы. А за спиной ритмично пробегали девушки в фартучках, переваливались клиенты, шуршали разговоры, рокотал смех, звенела посуда. Гадкая ягода. Точным движением торт был повален на бок. И есть расхотелось. Она ковырнула бисквит. Всё же слащавый каппучино немог заменить любимого эспрессо, одним глотком пробуждавшего мозг. Но надо что-то делать. Хочешь, не хочешь, но напиток скоро остынет и станет до невыносимости бесполезным, после чего и торт потеряет какой-либо смысл. Несколько ложек, несколько глотков, ставшей привычкой мозговой штурм, помогающий в сомнительных ситуациях, подобных этой, расшевелить мысли. Покопалась в портфеле, достала огрызок карандаша, выудила из-под чашки салфетку, задумалась на мгновение. Рассыпающийся графит коснулся рифлёной поверхности и неуклюжими символами затанцевал вниз. Вэйтс. Фельдман. Равель, для левой руки. Бах. Кто-то был из русских. Кофе. Стрелочки, меняющие местами композиторов. Надо было подобрать комбинацию, максимально точно передающую состояние, чтобы, вернувшись домой, выудить из коробки пластинки, прослушать их, поигрывая на контрабасе, и если вдруг "пойдёт", быстро записать мелодию, потом лечь спать, наутро просмотреть записи ещё раз, исправить мелочи, доразвить мысль и отнести листок подходящим людям, чтобы сыграть с ними, и, вполне возможно, из этой почеркушки у них родится самостоятельное произведение. Длинная схема, служащая Муре защитой и самовыражением на протяжении всей студенческой жизни. В школе было сложнее: этюды получались слишком банальными и похожими на первоисточники, которых, естественно, было во много раз меньше, чем сейчас, да и попросту слишком стеснительным казалось пристать к кому-нибудь хоть с чем-нибудь, даже в старшей школе, когда вещи получались чище и лаконичнее.
Последние капли кофе. Вздохнув, убрала салфетку и карандаш, сложила блюдца, взгромоздила наверх чашку, с грустью подумала о пропавшем даром сахаре и вернулась к бармену, вызывающему противоречивые мысли и эмоции. Аккуратно опустить посуду.
— Было вкусно,— вежливая улыбка.— Сколько с меня? И где я могу примерить форму?

Офф. прошу прощения за продолжительное молчание.

Отредактировано Mura (2012-05-12 22:18:06)

Повела плечом. Наверно можно было оставить, но от этого не было бы никакой пользы. Вытащила зелёную бумажку, вложила в услужливое портмоне, посмотрела на часы. А почему бы и нет? До закрытия успеваю, и там наверняка сейчас малышка Джо.
— Так и сделаю. Но сначала улажу кое-какие мелочи,— непокорный шарф повис на шее.— Скоро вернусь,— широкая улыбка, несколько манипуляций с портфелем и шапкой. Пальто окутало худое тело, которое тут же стремительно зашагало к выходу. Снег, мягкий ветер. Свободная рука небрежно обмотала концы шарфа вокуг шеи и исчезла в кармане, нащупывая проездной.
Через полтора часа она вновь равнула входную дверь, вновь вдохнула тяжёлый воздух, вновь стянула шапку. Свёрток крафтовой бумаги, перевязанный чёрной бечёвкой с белым прямоугольником миниатюрной визитки, шуршал подмышкой. Аккуратные чёрные кожаные туфли на невысокой танкетке и с тонким ремешком вокруг щиколотки, купленные в чуть ли не родном магазине в одном из проулков Хирадзюку, вполне соответствовали новому месту работы. Приблизилась уже знакомая дверь, опять снялось пальто и скрутился шарф, вежливый стук, "Здравствуйте". Разговор с Мицуко-сан расчётливо сжался в пять минут, тут же были составлены и подписаны все необходимые бумаги, уточнены дни и оплата. Потом появилась миленькая официанточка, которая помогла найти и примерить несколько размеров формы, ни один из которых, как и ожидалось, не подошёл, на что предложила позвонить в ателье, но получила вежливый отказ. Мура спокойно сворачивала один из комплектов в протянутый официанточкой пакет, следуя давно уже придуманному решению всё-таки возникшей проблемы: нужно просто по дороге домой заглянуть к бабушке Танеко, которая до вечера за скромную плату от постоянного клиента ушьёт и подгонит форму. Поблагодарив девушку и обменявшись парой фраз с Мицуко-саном, она вышла в затемнённое пространство.
Тел, обсиживающих столики и сцену, стало больше и толще, а у барной стойки осталось всего несколько свободных мест. Устроившись на одном из стульев, убедилась в сносности обзора — а если этот лысый пригнётся, то будет вообще замечательно — улыбнулась Шизуо, разноцветным огням, блестящим бутылкам. Позвоню Теруо, когда вернусь, пусть порадуется. Тем более скоро посленовыйгод. Она обвела заведение внимательным тягучим взглядом, подмечая мелочи интерьера, поведения, обслуживания. А форма-то ничего так. Получше давнишней безвкусицы будет. Да.

Концерт с короткой прелюдией, стремительным сюжетом, впечатляющей кульминацией и вялой развязкой прошёл и не получил никаких откликов ни со стороны толпы, ни со стороны Муры, старательно изучавшей до обидного малый выбор безалкогольных напитков, лишь бы не видеть окружающий кавардак.
Её мало волновало что не поделили те двое, но больше их вульгарное поведение на людях. И это обидное ощущение собственной недееспособности — с горечью вспоминались Голден Гай и с десяток кафешек у парка Уэно. Взгляд чаще перескакивал с гадкой парочки на бармена, а всё вокруг них становилось меньше, темнее, размытее. Потом началось безобразное рукоприкладство, спасаясь от которого Мура вновь потянулась к меню. Крики, вопли, рёвы, стоны. Скрежет, звон, хруст, глухие удары. Иногда она приподнималась, реагируя на особо громкие и дикие звуки, оглядывала побоище и снова погружалась в мучительный выбор между морковным и яблочным соками. Но несмотря на обрывочность и коллажность увиденных сцен, общая картина была вполне ясна и вызывала множество мыслей, по большей части несущественных: что может быть это всё подстроенно, и так приветствуют всех новеньких? Или: происходит ли такое каждый день и какое рекордное количество подобных стычек за ночь? Сколько человек выложит эту сцену на ю-туб? Догадается ли кто-нибудь смонтировать клип? Кто будет платить и убирать? Почему не продают поп-корн? Жалко только, что всё это случилось рано, и теперь не совсем ясно зачем сидеть на этом по родному высоком стуле оставшуюся ночь.
Тяжело вздохнула, опуская кожаный переплёт. Голубые прямоугольники экранов постепенно тускнели, сворачивались, растворялись. Люди расходились. Кто-то смеялся. Трясущаяся фигура мужлана за окном. А Шизуо с победой шествовал по залу, вызывая страх, смятение и снова страх. Бурая каракатица на белоснежном вороте. Интересно, а он хоть чувствует, что что-то не так? Или подсказать ему? Подождём. Несколько минут бессмысленного выискивания в толпе хоть каких-то взолнованных реакций, а на лице бармена хоть какого-нибудь спокойствия. Желание завязать хоть какой-нибудь разговор.
— Можно мне, пожалуйста, свежевыжатый морковный сок со сливками?

Обыденность, с которой перемещался бармен, увлекая за собой массы посетителей, с которой он продолжил принимать заказы и выполнять их, несколько пугала, но в большей степени удивляла. Мура, даже озвучив заказ, не была до конца уверена, что хочет именно этот сок, а осознав, что получит его не скоро и, что важнее, доставит хлопот нескольким людям, хотела кричать о другой блажи, но не успела. Листок с угловатыми закорючками отправился на кухню ближайшим рейсом, и оставалось только кусать губы и корить себя за избалованность.
Но угрызения совести быстро прошли, и вновь глупые вопросы зароились в голове. Проблема глупых вопросов в том, что их нельзя задавать кому угодно, и единственный человек, который мог бы дать сколько-нибудь вразумительные ответы и не послать куда-нибудь погулять, сейчас был занят. Задумчивый взгляд следил за ловкими руками бармена, подмечал особенности пластики и подхода. Минута цеплялась за другую, люди отходили от стойки, но тут же на их месте появлялись новые, а может уже старые, успевшие заглотить предыдущий напиток. Сколько она не крутилась в подобных заведениях, до сих пор не поняла зачем столько пить. Бывают причины, конечно, но вот постоянно зачем? И зачем настолько концентрированно? Польза от всего этого только продавцам и производителям, а вот у всех остальных складывается по-разному. Больше всего она жаледа бедных жён, к которым под утро вваливаются толстые, вонючие, шатающиеся мужья, но здесь подобных было мало, что немного радовало. И всё же.
Перед ней нарисовался стакан с рыжей массой. Очередная попытка разглядеть глаза бармена. Он снимает очки хоть когда-нибудь? Ведь один точный удар, и он останется без глаз.
— Спасибо. У тебя вот тут,— дотронулась пальцем до своего виска, провела по лбу и щеке.— И вот тут кровь. Скоро совсем запечётся и стягивать будет, да.
А лучше бы ты сходил в душ и поменял рубашку. Неужели и правда не замечает? Она попыталась виновато улыбнуться и сосредоточиться соке.