- Ты, как всегда, говоришь слишком много и не по делу, - довольно равнодушно и спокойно откликнулся норвежец. Сейчас для него время тянулось именно так… как Вечность. Эта самая бело-голубая бесконечность, которая заставляет замирать внутри от ледяного холода, сковывающего тело. Неудивительно, что люди пытаются разобраться с криогенными камерами, заморозить себя, свое тело, свое сознание, чтобы жить… вечно. Да, бессмертие – это то, что людям неподвластно. И вряд ли когда-либо будет, ведь все их глупые средства настолько бесполезны, что хочется лишь над этим посмеяться. Впрочем, это довольно ожидаемый ответ, ожидаемая реакция. Но даже если гипотетически предположить, что люди смогут жить вечно, обретут это самое бессмертие, то тут можно уже будет смеяться по другим поводам. Например, они ведь не перестанут друг друга убивать, проливая алую, словно глаза альбиноса, кровь. Они не перестанут погибать от сотни тысяч болезней, который заставляют тело высыхать, истлевать, а порой и гнить заживо. И… более того, всем этим бессмертным созданиям с сознанием, настолько не приспособленным к дару жизни, станет просто скучно, отчего они начнут придумывать лишь очередные способы самоуничтожения.

Неужели и так мало? Хотя… люди всегда отличались особой изобретательностью как в локальных, так и в глобальных масштабах.

Норвежец не обращал внимания на своего Агнца, задумчиво глядя куда-то в эту ледяную голубую даль. Верная Подсистема, она как нельзя лучше отражала то, что творится в душе у этого нордически выдержанного мужчины. Ледяное спокойствие, бескрайняя невозмутимость и белоснежный просторы выдержки. Здесь не всегда бывало настолько спокойно: порой невообразимой силы вьюга бушевала на вершине этой горы, а сотни острых то ли льдинок, то ли снежинок, не похожих друг на друга, застилали все перед глазами, погружая в некий… белый саван. И среди этого снежного великолепия порой мелькала черная смазанная тень, алый взгляд которой заставлял мурашки бежать по телу, словно это могло спасти кого-то от бессильной злобы и обжигающей ненависти, которыми светились кровавые глаза.

Сколько раз он открывал свою Подсистему для себя, но этот раз был первым, когда он открывал ее для своего Агнца. Даже тогда, в прошлом они не заключали Связь через личное подпространство Бойца. Гин тогда удовольствовался лишь насильной установкой, ломая и корежа щиты, которыми закрывался Данте. Почти физическая боль, которая, впрочем, останется навсегда фантомом прошлого, преследующего в течение всей жизни. Он медленно поднял руку к своей шее, задумчиво касаясь изуродованного Имени, словно лаская его кончиками пальцев. Оно пульсировало, нагревшись, словно ожидая того момента, когда Агнец, наконец, войдет в свои права. Когда Связь будет заключена.

От одной этой мысли стало несколько зябко, но Данте даже не повел плечами. Пусть все, что он так редко, но чувствует, останется внутри, в этом ледяном склепе, где были похоронены все возможные эмоции. Сейчас было слишком непривычно показывать этой красно-белой лисице свой внутренний мир, словно он был сейчас смущенной невестой, впервые обнажавшейся перед женихом. Глупое сравнение, но оно было как нельзя кстати. Нервировало так же и ощущение, что пути назад не было, как не было и выбора. Глупости все это, а сейчас особенно. Люди сами творят свою судьбу… но порой случается так, что кто-то забирает себе в руки это тонкое и острое перо, выписывая вязь букв по чужому телу, лаская его этой красной болью. Наверное, сейчас хотелось ощутить эту ярко-алую боль, лишь чтобы прийти в сознание, вернуться из ненужных никому ощущений и чувств, чтобы не чувствовать себя настолько беззащитным перед ехидно скалящимся Агнцем.

Назад дороги нет.

Данте медленно перевел взгляд на белоснежного лиса, который как нельзя лучше вписывался в цветовую гамму его Подсистемы, и его губы медленно расползлись в несколько насмешливой полуулыбке. Или, может, это был лишь только намек, однако эта эмоция весьма четко читалась даже во взгляде, а потому упустить ее было слишком трудно.

Полностью открытый, норвежец медленно выдохнул, заставляя себя замереть и не опустить голову, когда нити Связи стали ловко вплетаться в его ауру, словно то ли змеи, а то ли какие-то хищные вьющиеся растения. Они проникали везде и всюду, крепчая с каждой секундой песочных часов, отмерянных судьбой, заставляя внутренне напрягаться. Настолько сложно было заставить себя впустить Гина в свое личное пространство, насколько сложно же было расслабиться и заставить себя не противиться этой Связи. Теперь словно каждая нить еле касалась оголенных нервов, заставляя слишком болезненно настороженно относиться к Агнцу, заставляя почти вздрагивать, медленно и размеренно дыша, словно после прыжка в ледяную воду. Зрачки расширились настолько, что почти поглотили синеватую сейчас радужку.

А где-то на краю сознания, где-то почти за плечами мелькнул смазанный силуэт. Черный, как сама ночь. Это давящее чужое присутствие, заставляющее зачастую оглядываться, пытаясь понять, чьи алые глаза за тобой следят, чья слепая ненависть заставляет короткие волоски на загривке подниматься дыбом. Зверь недоволен, ему не нравится присутствие чужака настолько близко, настолько явно. Он глухо рычит в сознании, скаля белоснежные пики клыков, разверзнув свою алую пасть. Он ненавидит мир… и он ненавидит это красно-белое создание, столь властно расположившееся на его территории.

По спине медленно ползет ледяная капелька пота, крайне неприятная, но норвежец даже не пошевелился, продолжая спокойно смотреть на лиса, пусть и внутри был напряжен, как струна. Он ждал того, что будет дальше, а вместе с ним на дне его глаз ждало и это алое безумие, порой отражавшееся в смазанной тени за спиной.

Внезапно налетел первый порыв ветра, потом второй, вздымая в воздух сотни тысяч белоснежных и колючих снежинок. Если кто-то полагал, что этот снег должен быть мягкий, уютный, пушистый… то он заблуждался. Настолько глубоко, насколько мог бы быть изранен ими, скользящими крохотными изящными лезвиями в воздухе. Они не касались ни Бойца, ни Агнца, но постепенно заполнили, беснуясь в белоснежном танце, все пространство вокруг. И где-то среди них вновь мелькнула черная тень чужого присутствия.

- Говори. – мужчина медленно поднял руку, указывая на своего Агнца. Он не стал уточнять, что именно имел в виду, но это было своего рода уже полное согласие на установку Связи. Полное согласие, где Агнец должен был Говорить.

- Я – Боец Endeløs. Нареченный богами Бесконечным, я неподвластен течению времени, поворачивая его вспять, и умею изменять неумолимый ход Судьбы, разрушая ее границы. – длинная фраза, запутанная фраза. Мало кто ожидал того, что будет сказано, но это было то, чем являлся норвежец. Это была его своеобразная сторона клятвы, заставившая силу потечь по телу, укалывая кончики пальцев, словно на них собиралось статическое электричество.

Он принял это Имя. Через столько лет… он добровольно принял свое Имя.

Rolig, ene rolig(1). Все это не настолько выбивает из колеи, насколько могло показаться. Хотя… кому ты врешь, Боец? Твой Агнец… твой красноглазый reven(2) с белоснежной шерстью уже надел на тебя этот светящийся ошейник Имени, заставляя дышать медленнее и спокойнее. Он – знает все, что ты ощущаешь сейчас. И он понимает, что ты врешь сам себе, лишь бы остаться закрытым в каком-то маленьком ледяном склепе внутри себя. Там, где похоронены заживо все эмоции и воспоминания.

Главное, чтобы этот faen(3) не вздумал лезть туда, взламывать ту корку, которая не подлежит чужим прикосновениям, особенно настолько грубым, насколько можешь быть ты, Uendelig(4). Слышишь, reven? Это не для тебя. Dra til helvete (5), Агнец, если попытаешься влезть туда, куда тебе не положено влезать.

Внутри все сжимается, сердце медленно стучит, словно с трудом гоняет близкую к замерзанию кровь. У Данте все, не как у людей: когда он настолько напряжен, настолько на нервах, его сердце, в отличие от чужих, которые готовы вырваться из груди, замирает. Оно бьется настолько медленно, что, кажется, вот-вот остановится. Его самого уже давно перестал удивлять этот факт, касающийся его организма, а остальные люди не знали его настолько хорошо, чтобы быть в курсе таких тонкостей.

Норвежец медленно сжал и разжал руки, чувствуя, как немеют кончики пальцев. Медленно закрыв глаза, он расслабился, чуть запрокинув голову, подставляя лицо ледяному ветру. И Сила… он чувствовал, как заключается Связь, как нити прошивают его ауру, как когда-то иголка прошивала его кожу, уродуя Имя на шее. А теперь Имя… оно было похоже на восставшего из пепла феникса, обжигающего и горячего, который до этого был мертв, как и мертвы были изуродованные буквы на шее. По телу прошла легкая дрожь, но Данте так и не открыл глаза, полностью отдаваясь ощущениям.

Сейчас, с одной стороны, было ненавистно даже думать, что он впустил эту красноглазую лисицу в свое личное пространство. Туда, где никто не бывал до этого, но… с другой стороны, это было довольно неожиданно приятно, когда Связь заключалась условно добровольно с обеих сторон. Не было мук и боли от ломающихся и сминаемых щитов, к которым он так привык, не было этой игры и хождению по краю лезвия, где любой неверный шаг может привести если не к смерти, то к рабству. А кто в трезвом уме желает такой участи для себя? Сейчас же все иначе. Был этот тщательно скрытый биологический восторг, когда подсознательно Боец начинает понимать, что это – его место. Это то, что ему предназначено Судьбой… и чему так приятно подчиниться.

Впрочем, Зверь явно не был такого мнения. Рыча и капая слюной с острых клыков, он сверлил алым взглядом, полным ненависти, эту презираемую им лисицу, не смирившись со Связью, как это сделал Данте. Цепь натянулась, сдавливая широкий ошейник на мощной шее, тогда как сильные лапы рыли пространство: Зверь стремился высвободиться, стремился порвать этого нарушителя, который посмел зайти на чужую территорию. Бешенство его почти опаляло, а ненависть была настолько яркой и чистой, что сзади на шее вставали дыбом короткие волоски, а по телу проходили мурашки.

- Hush, Dyret(6), - медленно и беззвучно произнес норвежец, сжимая кулак и словно натягивая рукой цепь, которая почти призраком на мгновение мелькнула в буре этого снега, скрывавшего за собой мелькнувший снова темный силуэт. Данте не обладал властью над Зверем, он лишь мог его контролировать до тех пор, пока имел возможность держать на цепи. Едва только выпускал его, то алое безумие горело на дне голубых глаз, тогда как остановиться уже получалось лишь в тот миг, когда ненавидящее существо внутри него насытится. Кровь, болью, страданиями – любыми, чьи бы они не были.

Медленно вдохнув и выдохнув, Данте расслабился и открыл глаза, теперь глядя на своего Агнца, уверенно и спокойно. Связь была заключена, а Имя активировано – после произношения клятвы, которая была сейчас больше, чем клятвой. И которая говорила… что второй раз избавиться от Агнца уже не выйдет, как это получилось в прошлом. Впрочем, пока что не было понятно, какое отношение можно ожидать, но… как обычно, стоит ведь переоценивать худшие варианты, чтобы быть к этому готовым. Сила теперь была спокойна внутри, словно почувствовав поддержку, почувствовав Агнца, который уже никуда не денется.

Несмотря на то что внутреннее состояние постепенно стабилизировалось, Подсистема все еще была в своем бушующем и беспокойном состоянии: ледяные иглы узорных снежинок кружились вокруг в вихре танца, все так же не задевая Пару. Небо, отражавшее идеально цвет глаз норвежца, сейчас было более темным, но все также там не было ни единого намека на облака, словно снежная буря родилась из ниоткуда.  И среди всей этой метели, все так же не отрывая взгляда от своего Агнца, Данте внезапно сделал шаг ближе, ровно и уверенно, чтобы опуститься на одно колено и склонить голову, показывая свое подчинение. Он не шелохнулся, не произнес ни слова, просто стоял в позе, больше подходившей для какого-то средневекового рыцаря, ожидая дальнейших действий и приказов Гина.

Власть… эта чужая власть немного опьяняла и заставляла внутри все замирать, тогда как сущность Бойца желала ее настолько сильно, что хотелось отказаться от всего, что было раньше. Впрочем, для этого Данте был слишком горд и независим… а потому он старался не думать ни о чем, просто отдаваясь на волю ощущениям и делая то, что было для него сейчас необходимо.

А было ли необходимо именно это? Кто знает.

(1) Спокойно, только спокойно (норв.)
(2) Лис (норв.)
(3) Черт (норв.)
(4) Бесконечный (норв.)
(5) Норвежское ругательство. Дословно – «Иди ты к черту (в ад)».
(6) Тише, Зверь (норв.)

Как тихо, как бесшумно падают вокруг снежинки. Эти маленькие белые вертолеты, спускающиеся откуда-то сверху, с неба удивительной синевы. Такой, что брала дрожь, ледяными цепкими коготками сжимая сердце, все медленней и медленней гоняющего кровь по телу. И казалось – оно вот-вот остановится, как остановилось время среди этого белого буйства. Но нет. Сильное и молодое, оно неустанно будет поддерживать жизнь, согревать, мерно отдаваться эхом внутри клетки ребер, с глухим стуком ударяясь о них. Б-е-с-к-о-н-е-ч-н-о.

Когда тонкие ледяные пальцы сначала коснулись волос, а потом скользнули по щеке, поднимая за подбородок, норвежец не стал сопротивляться. Лишь поднял послушно голову, медленно выдыхая и поднимая так же взгляд на своего Агнца. Как непривычно, как странно было прислушиваться к себе и осознавать, что нет больше того сладкого и порой пьянящего чувства свободы, жизнь без которого казалась пустой. Как будет сейчас? Осознание приходило постепенно, собираясь, как снежный ком, который в дальнейшем должен превратиться в настоящую лавину, сносящую все на своем пути. По спине электрическими разрядами прошлись мурашки, заставляя снова выдохнуть маленькое облачко пара, сорвавшееся невольно с губ. На удивление мягкие снежинки оседали на темных ресницах, создавая контраст.

Красное и белое, белое и красное. Кровь и больничные стены. Волосы и глаза. Снег и алый платок, плавно соскользнувший с белой кожи вниз. И взгляд голубых глаз с расширенными до самого предела зрачками. Неадекватный, с кровавыми огоньками безумия, зарождавшимися внутри.

Глухое и недовольное ворчание, которое раздается в голове, заставило напрячься. Длинные сильные пальцы дрогнули, а приказ мягко обжег оголенные нервы прикосновением. Норвежец медленно кивнул, поднимаясь на ноги плавно, стараясь невольно не делать резких движений, чтобы не усугублять агрессию Зверя, взрывавшего белоснежный покров вершины мощными лапами с когтями, дико и рвано выдыхая. И снова электрический разряд вдоль позвоночника, застилающая взгляд темно-красная пелена – рывок. Цепь глухо зазвенела, натягиваясь и одергивая безумие, с сахарно-белых клыков которого срывалась пена, оседавшая хлопьями снега на угольно-черной шерсти.

- Закрыть Подсистему. – это прозвучало довольно резко и холодно, но переход был все так же плавным. Кончики пальцев дрогнули, когда норвежец сжал в руке зажигалку, несколько не соизмеряя силы и глядя куда-то в пространство. Шею обожгло на миг, приводя в сознание, и он поспешно разжал пальцы, чтобы не услышать неприятный хруст пластмассы: еще бы немного, и по руке потек бы бензин, обжигая ее неприятным холодом. Медленно вдохнув и выдохнув, Данте поднес сигарету ко рту, прикуривая с каким-то непонятным чувством удовлетворения. То ли это относилось к заключенной Связи, которая ощущалась как-то слишком остро и четко, а то ли к избавлению от собственной беспомощности, до нервной дрожи бесившей.

- Ты доволен? – вопрос повис в воздухе, а сам норвежец плавно опустился на сидение, расслабляясь и внимательно глядя из-под ресниц на своего Агнца. На своего. E-n-d-l-e-s-s. Бесконечные. Это Имя, которым связала их судьба, эта старая насмешница, чьи злые шутки уже порядком надоели, скрипя почти песком на зубах. В горле пересохло, перенося сознанием куда-то в пустыню, словно он провел не меньше суток под палящим солнцем среди белоснежного песка. И здесь… тоже белый. И внимательный взгляд красных глаз, который он теперь будет видеть везде.

Ты все-таки добился своего, reven. Ты все-таки добился своего.

На губах внезапно, удивляя даже самого норвежца, появилась легкая полуусмешка. Или, может, даже намек на эту усмешку, которой он сам не ожидал от себя. Сигаретный дым приятно щекотал легкие, разливая волну теплого спокойствия по всему телу. Отточенное движение – и пепел почти снежными хлопьями опустился в пепельницу. Пальцами свободной руки Данте медленно коснулся Имени на шее, оглаживая его и молча задумчиво глядя на Гина. Ожидал ли он что-то от него? Возможно. Вот только сам этого то ли не знал, а то ли не осознавал своего же ожидания. И уж точно не мог понять, что именно это могло бы быть. Слова ли, действия ли.

Плавно качнувшись вперед, он скользнул кончиками пальцев по столу, чтобы достать из-под газеты пистолет, так же плавно убирая его обратно в кобуру. Сейчас это была лишь ненужная игрушка, просто явный отсыл к прошлому, намекающий на эту пьянящую цикличность всего происходившего. Лишь только эмоциональная сторона сильно отличалась от тех минут, когда взламывались щиты, походя на арктические льды, встречающиеся с ледоколом. И… алая боль, избежать которую сейчас удалось лишь добровольным подчинением. Добровольным заключением Связи, столь остро необходимой и желанной, в чем, впрочем, признаваться было бы ниже достоинства. Их обоих.