Brad Сrаwford
Джин давно уже не был маленьким ребенком. Из родительского дома он упорхнул рано и более никогда туда не возвращался: не по причине того, что родители сдерживали его свободу, скорее наоборот... Он был нежелателен и не нужен. Говорят, что это травмирует психику, оставляет моральным калекой на всю жизнь, но скрипач себя таковым не чувствовал - ему никогда не было с чем сравнить. И когда тогда, через 10ых посредников и друзей он узнал, что его мать, на вопрос о том, как дела у ее сына, отвечает, что сына у нее нет и не было... Мир не пошатнулся, сердце не перестало биться и парень не ослеп на короткие, но такие длинные пару секунд. Это было ожидаемо и предсказуемо. Он привык. Он не любил их, а они не любили его, поэтому и детство вышло у скрипача несуразное. Детство маленького взрослого, отличного от настоящего только тем, что делаешь чуть больше ошибок и чуть быстрее их исправляешь. Джину казалось, что все свои ошибки он уже совершил и успел наступить на все грабли, однако у жизни всегда есть что-то про запас.
Сейчас, держась за ручки двери и смотря на Брэда своими неприлично, вот именно, что по-детски, влажными глазами, парень думал о том, что он не ребенок и не подросток. Он может найти выход, может вырваться, может создать такие обстоятельства, что Брэд отпустит его. Он мог. Он знал, что он мог.
А еще он знал, что никогда этого не сделает. Одни называют это мазохизмом, а другие... словом. На Л.
Он раньше никогда не задумывался о том, есть ли этому слову место в его жизни. Хотя, если подумать, скрипач предпочитал любить неодушивленные предметы: это было значительно проще и почти не больно. Он любил свою скрипку, свою дешевую, пахнущую сигаретами комнатку на окраине, он любил плеер, любил чувство сытости, посещавшее его не так уж и часто. Все это было просто и понятно, это было доступно для того, кто с определенного момента жизни перестал понимать необходимость в обладании. Ему не хотелось иметь много денег, девушек, славы... Ему просто хотелось наслаждаться тем, чем наслаждаться легко. И все же, как бы он не хотел описать это словом на Л, оно этим не было.
Но неужели им было Это? И это и есть то самое слово на Л о котром написаны книги, которые возвеличивают, взвышают? О Ней писали музыку, стихи, пели песни... все о Ней. Но видимо, получалось, что Она бывала разной. И Джин не мог не сросить себя об одном. Почему из всех, что есть, мне досталась именно такая?
Полюбить оказалась очень сложно и в то же время так легко. За что? Брэд не сделал ничего такого, что бы сделало японца хоть на йоту счастливее, скорее наоборот, отнял все то, за что он так долго держался. Вернее не отнял, а дал. Дал деньги, дал какие-то вещи... жизнь становилась физически тяжелее с каждым днем и с каждым днем скрипач все отчетливее понимал, почему сыграть Дьявольскую трель более не составляет труда, а Вивальди кажется детской разминочной песенкой.
Джин столько раз пытался убить это чувство в музыке, утопить в дешевом пиве, в сигаретах, забыться, валяясь на матрасе пьяным и неимоверно голодным. Но чем больше он себя истязал, тем яснее становилось угнездившееся в мозгу убеждение. Позволит ли он все Брэду? Он бы позволил, если бы Брэд того хотел. Но Американцу не нужно ничего кроме самого себя и кого-то того, другого. Неужели тот, другой или другая, значительно лучше? Что в них есть такого, что Джин никогда не приобретет? Он не ревновал, ему просто было очень больно. Как если бы куда-то в район солнечного сплетения вонзали тонкие иголки.
Японец старается не слушать того, что говорит ему американец, концентрируясь на четко очерченных губах, шевелящихся и наверняка издающих весьма громкие звуки, складывающиеся в совсем не приятные слова. Джин знает, что он скажет. А еще он знает, что в сказанное Брэд не верит, так как он ни во что не верит. Это его успакаивает и Джин понимает почему. Просто Бойца успакаивает правда, но Жертва не обязана разделять его мировоззрение.
Джин бы так и сидел, совершенно молча, словно потеряв любую способность к движению, смотря на губы Брэда, когда не услышал, но почувствовал приказ, снявший болезненное наваждение. Вот эти слова он уже отлично понимает. Они врезаются в корку сознания, он не сможет их забыть даже если захочет. Приказ... Он не знает как это описать. Это чувство, что ты не можешь отказать. Ты найдешь тысячу оправданий и все же сделаешь то, что сказано. Сказанное больно.
- Истерика... - против воли, Джин улыбнулся. Осторожно, как начинает улыбаться провинившийся ребенок. Не знает, можно ли, но не может удержаться. Боюсь у нас с тобой всегда истерика. Когда мы рядом.
Внутри снова неожиданно пусто. Почти не пугает угроза в голосе американца. Что он хочет доказать? Что ему все равно? Он не докажет. Джин знает, что он не нужен, но он отлично понимает, что он сейчас необходим. Обычно, когда людям одиноко, они заводят друзей ну или на худой конец приобретают резиновую куклу. В данном случае кукла была совсем не резиновая. Скрипач знает, что получит свое удовольствие, как знает и то, что перед этим получит свою боль. Ему стыдно, но он привык. Нет ничего такого, к чему было бы нельзя привыкнуть, кроме разве что этого сжигающего чувства обиды внутри. На мир, на самого себя и почему-то вовсе не на Брэда.
Японец развернулся и открыл дверь машины. Оборачиваться он не собирался. Они все равно увидяться, как бы Брэд не желал другого.
>>> Квартира Джина Хидейоши >>> Кладбище
Отредактировано Jin Hideyoshi (2011-05-28 01:46:04)
